Ярость затопила Ахмеда, ярость, которую он никак не мог вызвать в себе – до этой минуты. Сейчас эта ярость была направлена, нацелена его офицером, который развернул великана, подтолкнул, наклонился поднять и пихнуть следом хнычущего Рашида. Оба, спотыкаясь, побежали, набирая скорость на склоне, увлекаемые людьми, которые уже сражались впереди, с криком, рвавшимся из всех глоток:
– Аллах акбар!
Снова перескочить заваленный ров и низкую внешнюю стену, спрыгнуть, пробежать по заваленному телами пространству, которое греки называли паратихионом. Они вновь оказались у палисада, но на этот раз в руках Ахмеда не было шеста. На этот раз он подпрыгнул, ухватился ручищами за торчащее бревно, сильно оттолкнулся ногами от остатков камней под ним и дернул. Ахмеда обдало землей, и он с размаху грохнулся на спину, все еще сжимая бревно в руках. Над ним была дыра, и враг – грек, судя по длине его бороды, – качаясь, пытался удержаться над внезапно открывшейся щелью. Не смог. Он споткнулся, взмахнул руками и провалился в нее. Упал в двух шагах от Ахмеда, вскочил на ноги с ужасом в глазах, обернулся к палисаду, бросил меч, начал цепляться руками за покрытую землей стену. Мимо Ахмеда пронеслось копье, ударило сильно, воткнулось в грека; тот заорал, не оборачиваясь, все еще пытаясь карабкаться вверх. Потом к нему бросились мужчины, среди них Рашид; взлетели мечи. Грек завизжал под ударами, не в силах избежать их, по-прежнему пытаясь залезть на палисад, к безопасности. Каким-то чудом ему удалось подняться до середины, но тут Рашид бросил меч, схватил мужчину за ноги и стащил вниз. Ахмеду в глаза брызнула кровь, и он перестал различать людей.
Воздух вернулся в его легкие вместе с яростью. Он вскочил на ноги, обогнул корчащееся на земле тело, выхватил ятаган и побежал к палисаду, к той дыре, которую проделал в нем. Вскочил на какие-то обломки, левая рука со щитом взлетела, ухватилась за торчащую деревяшку. Подтянулся, отталкиваясь правым локтем от стены, закинул ноги наверх. Внезапно оказалось, что он сидит на выступе вала, в дыре между двумя бочками. Ахмед не знал, кто поражен сильнее, – он сам или двое мужчин, которые уставились на него. Возможно, они, – и их потрясение росло по мере того, как Ахмед выпрямлялся во весь рост. Он уже стоял там однажды, несколько недель назад, – заслужил за этот подвиг золото, которое его братья, в оружии и в Аллахе, пропили и растранжирили. Он видел перед собой лица, рты широко раскрыты в воплях бешенства и страха. Но слышал он только музыку оркестра-