– Возможно, – сказал он. – В любом случае она уже не такая горячая и смогла немного поесть, когда просыпалась в последний раз. Она по-прежнему спит целые сутки.
– Я думаю, это хорошо. Именно это нужно ей для исцеления.
Григорий смотрел на шею Софии. Ее голос был по-прежнему негромким, отстраненным, будто ей было безразлично. И все же она заботилась, как только Григорий рассказал ей… не все, но немногое о том, что значит для него Лейла. Приносила бульоны и припарки. Уделяла время в своих молитвах.
– София, – пробормотал он, протянув руку к ее шее, полускрытой темными волосами.
Она резко обернулась, схватила его за руку. Ее голос уже не был отстраненным, его переполняло возбуждение:
– Григорий, ты смотрел на гавань? Ты заметил разницу?
Он посмотрел. На первый взгляд ничего не изменилось. Генуэзцы все еще готовились к отплытию. Теперь, когда Джованни Джустиниани Лонго был погребен в простой могиле на острове, у наемников не было причин оставаться. Они предлагали своему товарищу койку и договор на следующую войну. Но Григорий покончил с убийствами. И он не мог оставить Лейлу – и женщину, которая сейчас так взволнованно указывала на гавань.
– Разница есть, – сказала София. – Вон там, рядом с караккой Командира. Вон та трирема. Она пришла сегодня утром.
В этом не было ничего особенного. С начала осени в гавань постоянно заносило разные суда.
– Какие новости? – спросил Ласкарь; первый вопрос каждого, хотя новости были всегда теми же – слухи о бедствиях, резне, осквернении.
Он был удивлен – сначала ее улыбкой, потом словами:
– Ею командует грек. Флатенел.
Григорий уже собирался сказать, что знает его, но София торопилась дальше:
– Но он не сбежал из города. Он принес вести, от моего дяди, среди прочих. Ибо его послали с ними. Послал новый правитель. Мехмед просит всех жителей Константинополя вернуться.
Ласкарь фыркнул:
– Неужели ему мало рабов и он хочет больше?
София нахмурилась.
– Нет, Григорий. Султан издал
– Так он говорит? – вздохнул он. – София, ты знаешь Турка. Он скажет все что угодно, лишь бы получить желаемое.