Симонис перешла на крик:

– Мужчины глупцы! Они сохраняют верность тем, кто их предает, когда в этом нет никакого смысла. Ты должна поступить так ради Юстиниана. Тогда его честь будет восстановлена…

– Нет, если она говорит, что он сам так захотел, – прервал служанку Лев.

– Это не имеет значения! – безнадежно сказала Анна. – Юстиниан отказывается выдавать заговорщиков и не хочет, чтобы это сделала я или кто-то другой.

– Конечно не хочет, – тут же произнесла Симонис. – А что еще он мог тебе сказать?

– Ему не нужно было ничего мне говорить. Я и так все знала, – заметила Анна, но не стала упоминать о своем разговоре с Никифорасом.

– А, ну да, это делает тебе честь. – Услышав ее ответ, Симонис задохнулась от злости. – Юстиниан сейчас в пустыне, избитый и истерзанный. Ты же расширяешь свою практику здесь, в Константинополе, жиреешь, носишь шелка и не желаешь замарать свою репутацию, которую, по твоему мнению, имеешь. Ты не возражала, чтобы он пожертвовал своим будущим из-за твоих ошибок в Никее, помнишь? Или все же решила об этом забыть? Ничего бы этого не произошло, если бы ты тогда признала свою вину. Лекарем стал бы Юстиниан, а не ты! И где бы тогда была твоя драгоценная репутация? Ты… ты просто трусиха…

Всхлипывая и задыхаясь, Симонис побрела прочь из комнаты. Они услышали, как она, спотыкаясь, прошла по коридору.

Анна почувствовала, как горячие слезы обожгли ей глаза.

– Юстиниан умолял меня молчать, – прошептала она, – не ради меня… ради него самого.

– Я поговорю с Симонис, – тихо пообещал Лев. – Может, тебе следует отправить ее назад, в Никею?..

– Нет, – Анна покачала головой, – я не могу.

– Ты не сможешь простить ее за то, что она тут наговорила. Это нельзя простить.

– Мало что в жизни нельзя простить, – устало произнесла она. – В любом случае я не могу позволить себе впустить в дом незнакомого человека, который бы ее заменил.

– Не боишься, что она тебя выдаст? – спросил Лев.

– Нет конечно, – быстро ответила Анна. – Симонис никогда этого не сделает, ведь Юстиниан не простит ее за это.

На следующий день Анна взяла икону и отправилась к Зое Хрисафес. Слуг не было, они вдвоем находились в комнате, наполненной тишиной и тонким бледным светом весеннего солнца. Анна протянула Зое довольно маленький пакет, завернутый в несколько слоев тяжелого холста. Она не разворачивала его с тех пор, как Джулиано вернул ей икону.

Не обращая ни малейшего внимания на Анну, Зоя разрезала веревку маленьким ножом с тонким лезвием, развернула сверток и уставилась на тонкую деревянную доску. Долгое время женщина молчала. На ее лице отражалось множество эмоций – благоговейный трепет, восхищение, удивление, безграничная радость. Странно, но на нем не читалось неприкрытого торжества, напротив, оно вдруг приняло выражение смирения и кротости. Наконец Зоя снизу вверх посмотрела на Анну. В ее глазах не было коварства и лжи.