Бесполезно было пытаться понять, о чем она думает или даже просто как работает ее ум. Вот вам для примера. Мы с ней одни; я стою по стойке «смирно», в то время как она сидит на кровати и смотрит на Мандзакатсируа – это ее священная бутылка – и бормочет что-то, потом медленно поднимает глаза и спрашивает:

– Тебе нравится эта одежда?

На ней был белый шелковый саронг, который смотрелся на ней весьма недурно, но я, конечно, рассыпаюсь в комплиментах. Ранавалуна молча слушает, потом приподнимается, стягивает саронг и говорит:

– Она твоя.

Хм, фасончик явно не мой, но я, естественно, премного благодарен и заявляю, что не заслужил, но буду хранить это сокровище вечно, сделаю из него личного идола – о, прекрасная идея, ей-богу… Она даже ухом не ведет, только подходит, голая, как коленка, к большому зеркалу и любуется на себя. Потом поворачивается ко мне, задумчиво похлопывает себя по животу, упирает руки в бедра и, устремив на меня ничего не выражающий взгляд, спрашивает:

– Тебе нравятся толстые женщины?

Удивит ли вас, что у меня волосы встали дыбом? Попробуйте придумать подходящий ответ – мне это оказалось не под силу. Я стою, проглотив язык, и пот струится по телу при виде проносящихся в воображении картин кипящих ям и креста. С губ у меня срывается стон отчаяния, но мне хватает ума выдать его за хрип вожделения; я бросаюсь к ней и похотливо стискиваю, пытаясь дать понять, что дела говорят лучше слов. Поскольку она вроде как не возражает, я засчитываю ответ как правильный.

Другим поводом для беспокойства было то, что она может прознать про Элспет, или что дорогая женушка сама выдаст себя каким-нибудь неосторожным поступком. Но Элспет не подвела, и во время редких визитов во дворец принца я находил ее такой же жизнерадостной, как обычно, – мне до сих пор не удается понять, почему, хотя вынужден признать: недюжинные невозмутимость и идиотизм Элспет помогают ей находить светлые стороны в любой ситуации. Она, естественно, жаловалась на нашу продолжающуюся разлуку и беспрестанно спрашивала, когда же мы поедем домой, но поскольку нас ни на минуту не оставляли одних, у меня не было возможности сообщить ей ужасную правду, да это, видимо, и к лучшему. Так что я подбадривал ее, и этого казалось довольно.

Во время последнего визита я заметил первые признаки уныния – видимо, в эту прекрасную пустую головку проникла наконец мысль, что Мадагаскар – вовсе не тот сказочный рай, который она себе представляла. Элспет была бледна и выглядела так, будто много плакала, но мы были приглашены на чай к принцессе, я вынужден был вести разговор на военную тему с принцем и Ракухадзой, у нас не было возможности побыть тет-а-тет. Только уходя мне удалось перемолвиться с женой парой слов. Вместо обычной болтовни Элспет стиснула мне руку и опять задала свой извечный вопрос про дом. Мне было невдомек, что беспокоит ее, но я видел набухшие глаза и решил вывести ее из ступора единственным известным мне способом.