И то, что жизнь не складывается, было заметно. Ему было лишь немного за тридцать, но – скажу без хвастовства – выглядел он не моложе чем я в свои пятьдесят три. Одной из причин, что мне не сразу удалось узнать его, было то, что великолепный молодой кавалер с золотистыми кудрями, выбивающимися из-под украшенной лентами шляпы, который атаковал нас при Одье, превратился в потасканного пожилого человека с почти лихорадочным блеском в глазах. Кожа высохла, волосы выцвели и поредели, на шее, стоило ему наклониться вперед в запале беседы, выступали огромные жилы. Мне подумалось – как оказалось, пророчески, – как долго он еще так протянет?

В ту зиму мы не испытывали недостатка в обществе Кастера, ибо хотя мне не по сердцу люди вроде него: по-пуритански прямолинейные, не пьющие, не курящие, не употребляющие даже крепкого словца и при этом дни напролет толкующие про солдатские дела, не так просто отвергнуть человека, который видит в тебе некоего бога войны и способен слушать тебя часами. Как понимаете, его очаровала моя репутация – откуда ему было знать, что она дутая – и он хотел узнать все про кампании, в которых я участвовал. Кастер прочел первый том моих «Дней и странствий» и просто бредил им, в свою очередь настаивая, чтобы я ознакомился с его мемуарами о жизни на фронтире, которые он как раз готовил к публикации. Я прочитал и сказал, что это лучшая вещь во всей литературе, Ксенофонт[222], мол, отдыхает, и этот придурок аж просиял.

Дамы наши тоже отлично поладили, а Том оказался добродушным парнем и веселил Элспет своими шуточками. (Я предварительно прощупал его и нашел неопасным.) Так что мы впятером частенько обедали или ездили в театр, где Кастера встречали как мецената – он был приятелем актера Баррета, того самого, который искромсал Шекспира в постановке Бута[223]. Наш воитель сидел, не отрывая глаз от сцены, и бормотал: «Друзья, римляне, соотечественники» себе под нос.

Меня это должно было насторожить. Я сам люблю хорошую пьесу, но когда видишь парня, который, глядя на представление, отрывается от реальности, держи ухо востро. Помню тот вечер, когда мы смотрели сентиментальный вздор про солдата, отправляющегося на войну. В момент, когда жена вручала мужу меч, послышался всхлип. Я решил, что это Либби или Элспет пустили слезу. Всхлип превратился в рыдание, исполненное глубоким баритоном. Я поднимаю голову: Господи прости, это был Кастер! Закрыв лицо ладонями, он поливал бриджи потоком мужественных слез. Либби с Элспет начали подвывать тоже – видимо, за компанию, – и всей нашей рыдающей капелле пришлось переместиться в коридор. Либби держала мужа за руку и шептала: «Ах, Оти, как мне страшно за тебя!» Дурное предзнаменование, скажете вы. Да, и пять впустую потраченных билетов. С Пятнистым Хвостом, по крайней мере, ты получал то, за что уплачено.