– Скажи, Назин, Заян аль-Дин назвал имя командира экспедиции? Это будет Кадем ибн-Абубакер или его друг ференги Котс?

– Великий шейх, Кадем ибн-Абубакер командует всеми кораблями, а ференги Котс – солдатами, которые сойдут на берег. Но Заян аль-Дин сам отплывет с флотом и примет на себя верховное командование.

– Ты уверена, дитя? – спросил бин-Шибам. Это казалось слишком большой удачей.

– Уверена. Он объявил об этом на военном совете, и вот его точные слова, как их мне передал Питерс: «Пока жив аль-Салил, мой трон никогда не будет в безопасности. Я хочу быть там в день его смерти и омыть руки в крови его сердца. Только тогда я поверю, что он мертв».

– Как сказала мне твоя мать, Назин, в борьбе с тираном ты стоишь пятнадцати воинов.

Назин застенчиво опустила голову.

– Что моя мать, о великий шейх?

– Как я обещал, о ней хорошо заботятся. Она просила передать тебе, как сильно она тебя любит и гордится тем, что ты делаешь.

Темные глаза Назин блеснули от удовольствия.

– Скажи моей матери, что я каждый день молюсь о ней.

Мать Назин ослепла: мухи отложили яйца под ее веками, и черви выели ей глазные яблоки. Без Назин ее давно бы бросили, потому что жизнь в пустыне безжалостна. Но теперь она жила под личной защитой шейха бин-Шибама.

Бин-Шибам смотрел, как девушка спускается по холму и садится на верблюда позади всадника. Он не чувствовал угрызений совести из-за того, что просил ее делать. Когда все будет кончено, когда аль-Салил снова воссядет на Слоновый трон, он найдет ей хорошего мужа. Если она захочет.

Бин-Шибам улыбнулся и покачал головой. Он чувствовал, что она одна из тех женщин, что обладают природной склонностью и способностями к такому занятию. В глубине души он знал, что она никогда не откажется от треволнений города ради строгой, аскетической жизни племени. Такая женщина не будет покорно подчиняться мужу.

– Малышка сама в состоянии позаботиться о сотне мужчин. Может, мне просто и дальше заботиться о ее матери, а ее предоставить судьбе? Иди с миром, маленькая Назин, и будь счастлива, – прошептал он вслед исчезающему в лиловой дымке уходящего дня верблюду с двумя всадниками. Потом свистнул, и немного погодя из укрытия в скалах появился настоящий козопас. Он склонился перед бин-Шибамом и поцеловал его ноги в сандалиях. Бин-Шибам сбросил потрепанную накидку и вернул ее пастуху.

– Ты ничего не слышал. Ты ничего не видел, – сказал он.

– Я глух, слеп и нем, – согласился козопас. Бин-Шибам дал ему монету, и тот заплакал от благодарности.

Бин-Шибам пересек гребень и спустился туда, где оставил своего верблюда. Он сел верхом, повернул верблюда на юг и без остановки ехал всю ночь и весь следующий день. В пути он ел сухие финики и пил густое свернувшееся верблюжье молоко из меха, прикрепленного к седлу. Он даже молился в пути.