— Я вас не понимаю, сеньора.

— Вам и не надо понимать, достаточно, чтобы я поняла.

Затем, обращаясь к епископу, главному нотариусу и дворцовому судье, она приказала:

— А вас, сеньоры, я попрошу отвернуться, если вам не трудно: роды — это не цирк. Вы вполне можете исполнить свои обязанности, не заставляя меня краснеть от стыда, что меня разглядывают, как корову на ярмарке.

Альмодис, потная, всклокоченная, с прилипшими ко лбу прядями волос, повернулась к лекарю и послушно проглотила лекарство из золотого кубка — смесь опия с маковым отваром. Блаженный туман затянул ее взгляд, а в памяти вдруг всплыли слова ее верного шута Дельфина, который спасал ее от скуки столько долгих вечеров после приезда из Тулузы.

Поселившись во дворце, Альмодис позаботилась о том, чтобы найти уединенное местечко, подальше от посторонних взглядом и дворцовых интриг. Она потребовала у мужа, чтоб он выделил ей личные покои рядом с его собственной спальней, в башне, некогда служившей помещением для музыкантов. Однако, учитывая обстоятельства и варварские нравы обитателей дворца, предпочитающих войны, а не искусство, комнатой давно не пользовались. Альмодис затратила немало часов и обустроила комнату так, чтобы напоминала о любимой родине.

Как почти все комнаты во дворце, она была оснащена маленьким камином, перед ним стояла изящная кушетка, а рядом — кресло и скамеечка, на которой обычно сидел Дельфин, стараясь развеять тоску госпожи своей болтовнёй или игрой на цитре; здесь же стояли ее прялка, огромные деревянные пяльцы с натянутой на них канвой, небольшой алтарь, подушка для молитв, чтобы не вставать коленями на холодные плиты пола, пюпитр, чтобы ставить ноты или псалтырь. Вдоль стен тянулись полки с ее любимыми безделушками, висели гобелены и деревянные панели, чтобы от каменных стен не так тянуло холодом. Это было ее убежище, где она могла размышлять, принимать гостей и внимать мудрым советам приближённых.

И теперь воспоминания всплыли в ее мозгу, затуманенном опием, который ее заставили принять, чтобы облегчить боль.

Перед ней вновь встала та холодная ночь, когда в небе светила огромная полная луна, окружённая сияющим кругом, предвещающим снегопад. Дельфин, как обычно, сидел на скамеечке у ее ног. Карлик то и дело отводил глаза и, что было на него совсем не похоже, и молчал. Альмодис оставались последние недели до родов, она готовилась порадовать мужа долгожданным наследником. Смущенная непривычным молчанием своего друга, она ласково упрекнула его:

— Дельфин, друг мой, ты совершенно невыносим. В ту минуту, когда мне нужен твой смех и веселая болтовня, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей, ты надулся, как сыч, и наводишь еще большую тоску.