Светлый фон

— Как вы сами понимаете, вам не удастся выйти сухим из воды, — произнес он. — Хотя, благодаря вашей необъяснимой отставке с поста алькальда, вы и впрямь не несете ответственности за охрану Таррасы, вы, как должностное лицо, не оправдали оказанного вам доверия. Думаю, вы понимаете, что должны понести наказание.

Управляющий спокойно ответил:

— Охрана вашей собственности не входит в мои обязанности. Особенно если вспомнить, что я уже давно собирался подать в отставку, поскольку наши с вами представления о справедливости слишком различаются, а ваши приказы идут вразрез с моими христианскими чувствами.

— Никто не имеет права нарушать законы, а наш закон гласит, что управляющий должен выполнять приказы своего сеньора.

— Простите, но я считаю иначе. Я считаю, что совесть человека выше любых законов, а моя совесть не позволяет мне спокойно смотреть, когда человеку выкалывают глаза и отрезают язык. Что же касается обязанности выполнять приказы сеньора — не забывайте, что я не ваш слуга. Я свободный человек и вправе иметь собственное мнение.

— В таком случае вы уволены! За последствия будете отвечать сами.

— В этом нет необходимости, — сухо ответил управляющий. — Прежде чем прийти сюда, я подумал, что должен вернуть вам ключи от Таррасы.

С этими словами, бросив на стол связку ключей от усадьбы, Фабио де Кларамунт покинул кабинет.

85

85

Голос немой

Несколько месяцев Аиша медленно приходила в себя после долгих лет, проведенных в аду. Лекарь Галеви, каждое утро ее навещавший, от души восхищался крепостью ее здоровья и силой духа. Едва ли кто другой смог бы выжить в столь нечеловеческих условиях, в многолетнем одиночестве, слепой и немой. Единственным человеком, навещавшим ее все эти годы, был тюремщик, приносивший ей протертый суп на обед. Очевидно, Бернат Монкузи не хотел, чтобы она умерла, напротив, он желал, чтобы она продолжала жить и мучиться. Когда Марти рассказал ей об ужасной гибели Лайи, слезы градом покатились из пустых глазниц Аиши, а из горла вырвался мучительный стон.

Руфь, глядя на нее, молча страдала; ее доброе сердце обливалось кровью, и она всячески старалась заботиться об этом беспомощном создании, угадывая желания Аиши и предвосхищая их. После того как Марти рассказал Руфи печальную историю Аиши, они разработали собственный язык прикосновений и кивков для общения с Аишей. Со временем, когда между двумя женщинами установилось полное взаимопонимания, Руфь стала ощущать даже некоторое чувство вины, вспоминая об этой трагедии и о том, какую огромную жертву принесла Лайя ради своей подруги. Теперь, как никогда прежде, она понимала, что ее мечта добиться любви Марти неосуществима. Она бы предпочла сразиться за его любовь с реальной женщиной из плоти и крови, чем бороться с воспоминанием, приукрашенным игрой воображения и лишенным недостатков.