Итак, кавалер не мог с уверенностью утверждать, что гигант и бывший преступник были одно и то же лицо, а бесстыдство и хладнокровие Лебика продолжали держать его в сильном недоумении.

– Жаль, что ты не знаешь Барассена! – продолжал он допрос.

– Почему?

– Иначе ты предупредил бы его, что в тот день, когда мое терпение истощится, его вздернут потанцевать на веревке.

– Дайте мне его адрес, и я пойду уведомить его об этом, – возражал Лебик, не моргнув даже при этой угрозе.

– Итак, тебе решительно нечего сказать мне, не в чем признаваться? – настаивал Ивон.

– Как, однако, вы упрямы! Так же как и вчера, и десять дней назад, мне нечего доверить вам… А! Впрочем, есть. Ветер подул сегодня ночью с другой стороны: будет дождь днем.

– Ты все-таки поройся в памяти. Может быть, завтра найдешь для меня что-нибудь новенькое.

– До завтра, – говорил негодяй, встречавший у дверей своей комнаты отряд телохранителей.

В сущности, Бералек вовсе не думал об исполнении своих угроз. Во-первых, потому что он видел в Лебике смелого, мужественного злодея, неспособного отступить перед страхом. А в-последних, разбойник был его единственным средством добраться до врагов Лоретты, несчастливых охотников за сокровищем. Поэтому из осторожности он не говорил ни слова великану о том, что знал о существовании клада. Если гигант сам не подозревал о зарытых миллионах, то к чему указывать на них? Ивон требовал признания мошенника, но не говорил ему – в чем именно.

Прошло две недели: Лебик не сознавался.

Люди аббата осмотрели каждый уголок в доме. Ни малейшего следа клада! Словно его никогда и не было в доме магазинщицы. Миллионы ускользали от кладоискателей – Ивон же отчаялся найти тайный ход, откуда проникали к Сюрко сообщники Лебика. А они все не появлялись. Неужели гигант нашел средство уведомить их о подкреплении в доме, несмотря на бдительную стражу? Между тем товарищи кавалера, раздраженные молчанием бандита и своими бесполезными розысками, постоянно твердили Ивону:

– Дозвольте нам повесить Лебика, чтоб нельзя было, по крайней мере, сказать, что мы здесь ничего не сделали.

– Нет, – отвечал Бералек, – подождем. Хитрость отдаст нам его в руки. Надо разыграть его, но так, чтоб он ничего не заопдозрил: плут очень коварен.

Время шло.

Каждое утро, когда Ивон спрашивал, не желает ли Лебик сказать ему что-нибудь, тот предсказывал погоду или жаловался на здоровье. Кавалер обуздывал бешеное желание покончить с негодяем, понимая, что бандит один, вольно или невольно, укажет ему на истину. Несколько раз аббат приходил осведомляться о сокрытых миллионах, необходимых для подкупа. Фуше назначен был министром, как и предсказывал, и пришло время Монтескью явиться с полными руками к нему, к человеку, который, смотря по обстоятельствам, должен был сделаться могучим союзником или непримиримым врагом роялистов.