— Этого парня ждет изрядное потрясение, — заметил Борс.
Тангейзер проталкивался вперед, почти не слушая. Борс продолжал:
— В подземельях Святого Антония у заплечных дел мастеров есть огромный арап, они обращаются с ним, как с королем, — еда от пуза, вино бочонками. И когда нужно развязать язык очередному турку, его раздевают, перекидывают через бочку, после чего арап имеет его в зад, а они стоят вокруг, шутят, смеются, напоминают ему, что именно такие утехи обожал старик Мухаммед. — Борс сам засмеялся. — Говорят, результат превосходит все ожидания.
Тангейзер ничего не сказал и огляделся. Вода Большой гавани перетекала, как ртуть, ее поверхность мерцала, потревоженная веслами двух отчаливших от берега баркасов. В каждом было больше двадцати человек и необходимый провиант. На берегу за освещенным столом сидел над толстой книгой брат-сержант и квартирмейстер, чьи горячие речи явно имели отношение к луже, вытекшей из опрокинутой чернильницы. Недостойные братьев слова летали взад-вперед. Тангейзер узнал сержанта, ломбардийца по имени Гримальди; он постучал костяшками пальцев по столу, привлекая его внимание.
— Брат Гримальди, мне нужно знать, был ли среди добровольцев один человек.
— Сегодня? — спросил Гримальди.
— Сегодня. Его зовут Орланду Бокканера.
Квартирмейстер возмутился его вмешательству.
— У вас нет на это никакого права. Мы заняты.
— Заняты? — Тангейзер уперся руками в стол и посмотрел на него сверху вниз. — Сегодня утром я возглавлял отряд, совершивший набег на мыс Виселиц. А теперь скажи мне, книжный червь, сколько турок ты убил сегодня?
Квартирмейстер вскочил на ноги, его рука потянулась к рукояти меча. Хотя Тангейзер так и стоял, подавшись вперед, квартирмейстеру приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Кто вы такой, сударь?
— Лучше и дальше проливай чернила, друг, — сказал Борс, — а проливать кровь предоставь таким, как мы.
— Сядь, — сказал ему Гримальди. — Это человек Старки.
Квартирмейстер пошел прочь, бормоча «Отче наш», чтобы успокоиться. Гримальди листал книгу со списками. Его палец остановился у последней колонки имен.
— Ни одного Бокканера. Зато есть Орланду ди Борго, — сказал Гримальди. — Парень был такой же нахальный, как и его имя. — Он выпятил подбородок в сторону гавани. — Он вон там, на последнем баркасе.
Тангейзер распрямился, развернулся и посмотрел за полоску воды. Далеко в ночи, без малейшей надежды докричаться, весла последнего баркаса взбивали жидкое серебро. Из-за каких-то рассуждений о перце, из-за лишней чашки кофе или из-за наскоро принятой ванны краеугольный камень всех его упований рассыпался в пыль. Орланду направлялся на верную смерть. Во время всех всплесков и падений, что он пережил за последние недели, Тангейзер никогда не поддавался отчаянию. Но вот теперь он был в отчаянии. Он отвернулся от воды и еще больше упал духом.