Она приблизилась к двери и оглянулась. Солнечные лучи проникали сквозь высокое окно. Верити выскользнула из комнаты, прислонилась спиной к двери и задержала дыхание, а потом направилась к черной лестнице.

Поддавшись уговорам Элизабет, Фрэнсис пошел в церковь, и настроение у него понемногу изменилось.

Образ жизни сельского сквайра поначалу разочаровал Фрэнсиса и показался ему смертельно скучным, он тосковал по старым временам. Но все в этом мире относительно, скука постепенно ослабла, Фрэнсис забыл о разочаровании. В это трудно было поверить, поскольку сегодня он искренне разозлился из-за овец, но день выдался такой чудесный, что в душе любого человека просто не оставалось места для недовольства. Шагая по дороге и чувствуя на щеках солнечное тепло, Фрэнсис понял, как хорошо просто быть живым.

Отдельное удовольствие он испытал, когда увидел, что большинство прихожан ожидает их у церкви и все были готовы поклониться Полдаркам или поприветствовать их, прикоснувшись рукой к шляпе. После недели работы на ферме такое отношение любого бы вдохновило.

Даже непотребный вид Джуда Пэйнтера, который вольготно расположился с кружкой эля на одном из надгробий, не особенно раздражал.

В церкви было тепло, но воздух был не такой спертый, как обычно, да и плесенью пахло меньше. Маленький и худой помощник священника суетился, как уховертка, но тоже не вызывал недовольства прихожан. И над Джо Пермеваном, который пилил свой контрабас, как ствол дерева, люди хоть и посмеивались, но вполне добродушно. Они знали, что Джо далеко не ангел и напивается по субботам, но утром в воскресенье игрой на контрабасе неизменно «выпиливает» себе путь к спасению.

Все пели псалмы и читали молитвы, а Фрэнсис начал клевать носом, и тут кто-то громко хлопнул дверью. В церкви появился новый прихожанин.

Джуд Пэйнтер двое суток провел во Франции и теперь, подвыпив после дележа прибыли, был настроен побалагурить. Он и в трезвом-то виде не жаловал церковников, а уж хлебнув лишку, всегда чувствовал острую потребность в реформаторстве. Причем изменить он хотел не только себя, но и всех вокруг. В такие моменты Джуд испытывал братскую любовь ко всему человечеству.

Мистер Оджерс объявил очередной псалом, а Джуд медленно шел по проходу, щурился в полумраке и теребил в руках шляпу. Усевшись на скамью, он выронил шляпу, наклонился, чтобы ее поднять, и сбил на пол костыль сидевшей рядом старой миссис Каркик. Когда грохот от упавшего костыля стих, Джуд достал большую красную тряпку и принялся промокать свою лысину.

– Жарковато тут, – сказал он соседке, полагая, что таким образом демонстрирует вежливость.