Она тринадцатилетняя оборванка, голодная, невежественная, дерзкая и одновременно напуганная до смерти. Ее раздевают догола и моют под водокачкой. Вот она в пахнущей лавандой сорочке ложится спать на огромную кровать. На спине еще не зажили рубцы от побоев отца, ребра ноют от тумаков, которыми ее наградили уличные мальчишки на ярмарке в Редрате. Свеча оплывает на прикроватном столике, раскрашенная статуэтка Девы Марии кивает ей с каминной полки. Но самое страшное – она не может глотать. Кто-то набросил петлю ей на шею. А еще Некто страшный притаился за дверями библиотеки: ждет, пока она заснет и потухнет свеча, тогда они в темноте вместе подкрадутся к кровати и затянут петлю.

Поэтому ей нельзя засыпать: все что угодно, только не спать. Скоро Гаррик поскребется в окно, надо будет его впустить. С ним ночью спокойнее.

Иногда по комнате ходили люди. Демельза часто видела Росса, Джейн Гимлетт и доктора Эниса. Они были рядом, но не были реальными. Даже ребенок в кроватке, ее ребенок, не был настоящим. Все это было ее фантазией, чем-то из нереального будущего, из той жизни, о которой она могла только мечтать.

Вот все они оказались в круге света оплывающей свечи. Кивающая статуэтка, сломанные ребра, петля на шее и Некто страшный за дверью библиотеки.

«Вы забрали мою дочушку! – вопит Том Карн, пока она дрожит от страха, спрятавшись в буфете. – По какому праву вы глазели на ее спину! Да я вас засужу!»

– Кажется, эта статуэтка беспокоит Демельзу, – сказал Росс. – Лучше ее убрать.

Демельза выглядывает за край кровати, высовывается с полки буфета, она смотрит вниз на две маленькие фигурки, которые дерутся где-то далеко внизу. Росс забрасывает ее отца в камин, но тот как ни в чем не бывало встает на ноги и теперь собирается затянуть петлю у нее на шее.

«Ты спасена? – шепотом вопрошает отец. – Спасена? Распутство и пьянство – грех. Господь вытащил меня из болота и поставил на твердую землю. Теперь никакого пьянства и прелюбодейства».

«Спасена? – спрашивает Фрэнсис. – От чего спасена?»

Все вокруг хихикают. Но они смеются не над Фрэнсисом, а над Демельзой, над тем, как она пытается изобразить из себя важную леди, притворяется, будто она одна из них, а сама – обычная судомойка, которую вытащили из кишащего вшами домишки. Судомойка. Судомойка…

Она глубоко вздыхает и сбрасывает с края кровати свою жизнь и все свои воспоминания. Они становятся все меньше и меньше и постепенно уносятся прочь. Пусть они утонут. Пусть умрут. Только бы обрести покой.

«Пусть утонет в грязи, – говорит Росс. – Мерзкий карточный шулер… Пусть утонет».