К середине дня Ланнон был пьян, пьян счастливо, беспробудно, и большинство его гостей тоже. В приемном зале дворца было невыносимо жарко. Солнце яростно било в плоскую глиняную крышу, а тепло разгоряченных тел пятисот вельмож и жар, исходящий от многочисленных дымящихся горячих блюд, превращали этот зал в раскаленную печь.

Рев голосов заглушал героические усилия музыкантов, а искусство нагих танцовщиц вознаграждал град спелых плодов, пущенных рукой молодых отпрысков благородных семей. Заключались пари о том, в какую именно часть девичьего тела попадут меткие стрелки, и ставки были немаленькие.

Увлеченный вином и беседами, Ланнон не замечал перемены, происшедшей с пирующими, пока в зале не воцарилась тишина. Ланнон поднял голову и нахмурился, видя, что руки музыкантов застыли на инструментах, что замерли танцовщицы, будто окаменев, а гости таращат глаза.

Хмурое выражение сменилось яростной гримасой: Ланнон увидел Хая Бен-Амона, приближавшегося к нему по центру зала. Жрец был в белой одежде с вшитой по краям золотой нитью. Золотой пояс, украшенный драгоценными камнями кинжал. Волосы и борода тщательно умащены и причесаны, золотые серьги свисают на плечи.

Он с серьезным выражением склонился перед царем, и его прекрасный мелодичный голос долетел до самых дальних уголков зала.

– Мой царь, я пришел возобновить присягу верности, данную тебе. Пусть все знают, что верность тебе я ценю превыше всего и буду хранить ее и в царстве живых, и в царстве мертвых.

Как и рассчитывал Хай, Ланнон был застигнут врасплох, одурманен неожиданностью и вином. Он поискал слова для ответа, но прежде чем нашел, Хай быстро встал.

– В знак верности я предлагаю дар. – Он махнул рукой, и все головы повернулись ко входу в зал.

В дверях появилась огромная фигура Тимона. Он прошел по залу и остановился рядом с Хаем. Взглянул в лицо Ланнону свирепыми глазами.

Хай прошептал:

– На колени! – И пнул гиганта. Тимон медленно опустился на одно колено и склонил голову.

– Но он принадлежит богам, – хрипло возразил Ланнон. – Ты сам объявил его отмеченным богами, жрец.

Хай собрался с силами, чтобы принести свою жертву. Хотя он уже объяснил все и богам и Тимону, он волновался. Необходимо вернуть милость царя, а это единственный способ. Иначе из тупика не вырваться. Он должен отдать раба. Хай просил у великого Баала позволения пренебречь знаками на ногах раба. Он просил об этом вслух, в полдень, расхаживая по плоской крыше своего дома. Послышался отдаленный раскат летнего грома – это и был нужный Хаю ответ. Боги ответили, но Хай все равно нервничал: ответ был неясный и двусмысленный. К тому же Хаю было невероятно трудно признавать свою ошибку, это подрывало самые основы его существа.