— Мы, люди Сулеймана аль-Джамы, сегодня собрались, чтобы избавить мир от скверны, — прочел он по бумажке. — Таков наш ответ крестоносцам Запада, несущим упадок и разложение. В устах этой неверной звучат их лживые посулы, поэтому она умрет.

Фиона заставляла себя абстрагироваться от бормотания палача. В ее голове звучал «Отче наш…».

Когда все попадали, оглушенные взрывом, в сердце Кабрильо шевельнулась тревога, но пути к отступлению были отрезаны. Ни секунды не мешкая, Кабрильо в одиночку бросился вперед. Команда не обращала на него ни малейшего внимания. Боевики аль-Джамы собираются казнить у них на борту госсекретаря США, так что еще одно незнакомое лицо — не повод для тревоги. Те немногие, кто встретился Кабрильо внутри, были слишком заняты собственными делами. Когда мимо пронеслась пожарная команда, Хуан, как и любой моряк, остановился и прижался к переборке.

— Давай с нами! — крикнул командир, не сбавляя шага.

— Приказ капитана, — обронил Хуан и кинулся в противоположном направлении.

Он нашел лестницу и помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки, так что даже сшиб матроса, который поднимался навстречу. На нижней палубе Хуан направился прямиком к матросской столовой. У входа стояли двое часовых: один был поглощен происходящим внутри, другой оглядел Кабрильо, но принял его за матроса и промолчал.

Если бы Хуан нуждался в подтверждении своей гипотезы, эти двое, в куфиях и с «Калашниковыми», не оставили бы места для сомнений. Террористы.

Еще за десять шагов он услышал голос:

— …убивали наших женщин и детей прямо в домах, бомбили мирные деревни и не признавали заветов Аллаха.

Это уже слишком. Хуана охватила холодная ярость — ярость, накопленная за долгие годы сражений. Да что там годы — за всю жизнь. Он выхватил оружие. Часовой изумленно заморгал — большего Кабрильо ему не позволил. Несколько раз хлопнул пистолет. Пули прошили грудь сначала первому террористу, а потом и второму. Одна угодила в плечо и отскочила в стену. На стене, словно причудливое граффити, осталось кровавое пятно.

Хуан двигался так стремительно, что мертвые тела даже не успели упасть — пришлось, входя в столовую, их расталкивать. Справа, вне поля зрения видеокамеры, дежурили шестеро вооруженных бойцов. Еще двое занимались оборудованием. Последний стоял перед объективом с бумажкой в одной руке и кривым мечом в другой.

Позади палача сидела Катамора — с кляпом, но с горящими глазами.

Полсекунды Кабрильо потратил, чтобы рассмотреть эту живописную сцену, еще столько же — чтобы оценить обстановку. Палач так просто удар не нанесет — ему придется отойти; оба оператора безоружны.