Хотя я начала понимать, что в изнасиловании не было моей вины, меня одолевали сомнения, могу ли я доверять своим новым друзьям. Боязнь остаться обвиняемой крепко сидела во мне и останавливала меня. Я не хотела узнать, что они могут быть жестокими. Я их очень любила и не хотела рисковать потерей нашей невинной связи.

В середине утра в последний день на тропе перед Бендом я встретила группу бойскаутов. Я была одна, проснулась очень рано и пошла в путь в темноте; я целый день не видела Тридцать Восьмых и предположила, что они меня еще не догнали. Мальчикам было лет по 12, у каждого на шее болтался пластмассовый оранжевый свисток. Они чистили зубы, еще не собрав рюкзаки. Я пошла к ним, одинокая девушка в лесу. Они хотели мне помочь. Они спросили, все ли у меня в порядке. Они похвастались, что вчера прошли восемь миль. Было 10 часов утра, а я уже прошла восемь миль. Но я им об этом не сказала и пошла дальше.

Когда я вышла к шоссе у Маккензи Пасс – к дороге, по которой мне нужно было добраться автостопом до Бенда, Тридцать Восьмые еще не появились. Было 2 часа дня. Я предположила, что была впереди ребят, но не была в этом уверена. Я собиралась одна добраться автостопом до города и вдруг увидела прикрепленный к дереву у дороги телефонный номер. Я позвонила по нему. Ответил голос пожилого мужчины: «Алло», – и я сразу поняла, что он плохо слышит; он сказал, что я могу не отвечать ему, и что он через час заберет меня у Маккензи. Он не оставил мне выбора.

Я решила, что, если он покажется жутким, если в нем будет что-то отвратительное, я не сяду в его машину. День был жарким, небо ярко-синим, я села на рюкзак у обочины шоссе в центре бескрайнего моря белоснежных камней.

Ровно через час подъехала старая ржавая машина выцветшего зеленого цвета. Под пыльными колесами скрипели камни. Глухой мужчина помахал рукой. Он выглядел очень старым и слабым, но дружелюбным. Я улыбнулась ему. Я стряхнула пыль с рюкзака и забралась в машину.

Пока мы ехали 30 миль на восток к Бенду, старик объяснял, как «курсирует» его машина. Целый туристический сезон он ездил туда и обратно, вперед и назад, к Трем Сетрам, Бенду и к проходу.

Я спросила: «Сколько я вам должна?»

Он сказал, что эту дорогу заново заасфальтировали в 1997 году.

«О», – сказала я, не до конца уверенная, что не упускаю что-то. Я вынула свой тонкий путевой бумажник – маленький пакет «Зиплок», в котором лежали деньги, кредитная карточка и фотография Джейкоба – и развернула купюру в 20 долларов: «За бензин?»

Он отклонил мою руку и закашлял – таким оказался его скрипучий смех. Ему не нужны были мои деньги.