Сделать это было трудно, потому что Аким так и сыпал глупостями. Вид при этом имел назидательный, надменный, но не страшный, а вот когда он бледнел от гнева, когда большие и малые шрамы его наливались кровью, из-за чего лоб и щеки становились словно татуированными, а глаза странно западали, вот тогда Мелитриса голову теряла от страха. Ей казалось, что Аким Анатольевич вот-вот упадет со стула, забьется в припадке, и она кидалась наливать воду в стакан, не себе, ему, а он стукал рукой по своей торчащей коленке и кричал пронзительно: «Сидеть!» И тут же повторял вопрос на скороговорке:

— Это письма вашего отца? Откуда они писаны? А матушка ваша когда умерла?

Впрочем, таких страшных сцен было мало, всего две. Ярость Акима Анатольевича была вызвана тем, что Мелитриса просто отказалась говорить на «эту тему». Первый раз «этой темой» был покойный отец, второй раз — князь Оленев. На все прочие темы, как-то: дворец, фрейлинство, задушевные подруги, престарелая тетка под Псковом — она рассуждала с полным удовольствием, хотя давно поняла, что Аким Анатольевич с ней не разговоры разговаривает, а ведет допрос.

После их первой злополучной встречи, когда Мелитриса упала в обморок, ее оставили в покое на три дня и даже выпустили гулять в сопровождении солдата Устина и низкорослого, молчаливого пса. Он и по ночам не лаял, видно, не любил. Во время прогулки Мелитриса еще раз убедилась, что дом ее заточения находится в очень глухом месте.

Тропинок было всего две, и протоптаны они были весьма малым количеством ног. Выяснилось, что левая тропинка вела в глубь леса к незамерзающему ключу, что вытекал из-под гранитной, мхом поросшей глыбы. Вторая тропинка шла к заливу. Там было свежо, ярко и необычайно красиво. Морской ветер выдул снег из-под дубов и сосен, что стояли, вцепившись корнями в крутой, каменистый откос, отполировал поверхность льда у берега. Вода подо льдом была живая, как ртуть. Солнце слепило глаза.

— Это что там вдалеке виднеется? Остров, что ли? — спросила Мелитриса.

— Ничего я такого не знаю, ваше сиятельство, — угрюмо ответил Устин. — Нам велено по лесу гулять. И не говорите, что на залив ходили. Влетит.

Когда на третий день Аким Анатольевич увидел Мелитрису, он воскликнул:

— Да вы загорели! — и опять добавил дурацкое: — Приступим…

Нет смысла подробно пересказывать их беседы, пустой, многословный треп, в котором все время надо быть настороже. Балаболят о том о сем, потом Аким Анатольевич засвистит, как чайник, Мелитриса тут же сосредоточится, соберется, и пойдет беседа точная, как перестрелка.