После отъезда Измарагда Табунов нежданно-негаданно остался без крыши над головой.

Произошло всё так.

В тот день Табунов терпеливо прожаривал свои проблемы на пляже. Потом – кино. Потом бар. «Домой», как он легкомысленно именовал апартаменты Софьи Абрамовны (Яков Семёнович шёл всё время как-то не в счёт), явился как обычно, уже глубоко в одиннадцатом часу ночи.

Итак, явился. Открыла Софья Абрамовна. Отворила. Смутилась. Засуетилась. Суетилась она очень по-старушечьи, то есть бестолково, но с умыслом. Суетилась как бы говоря: «Вот я сейчас, вот я сейчас». А «сейчас» всё не случалось, а дверь в комнату была уже так близка, и надо бы уже и впустить, но сказать то нечто, что буквально сквозило в её облике, надо бы ещё в коридоре.

– Софья Абрамовна… – подозрительно сощурился Табунов.

– Да-да, – немедленно откликнулась та. – Понимаете, Виктор, они дали по пять рублей. Я слабая бедная женщина, и я прошу прощения, очень, очень прошу прощения, но они дали по пять. Понимаете? Что мне оставалось делать, Виктор? Скажите мне, что мне оставалось делать? Вот видите, вы не можете сказать.

– Какие пять рублей, Софья Абрамовна? – спросил он, впрочем, уже начиная догадываться, что именно вымямлит ему сейчас эта старушенция с головой в побитых молью времени кудряшках. – И кто их вам, чёрт побери, дал?

– Как? Разве я не сказала вам? – Софья Абрамовна отодвинулась от двери и понизила голос. – Так они же и дали! Я стою у гостиницы, подходят симпатичные молодые люди – вы их сейчас увидите, право очень симпатичные молодые люди – подходят и спрашивают: «Берёте на квартиру?» Беру, говорю. Но одного. «А троих берёте?»,– говорят. Троих не беру, говорю. Некуда. «И сколько рэ вы берете? – спрашивают они. Сегодня по три рубля, говорю. «Даём по пять, – говорят, – вот тебе, женщина, сорок пять рублей, жить будем три дня. Потом уедем». Ну, Виктор, что я могла поделать? Поставьте себя в моё место.

Табунов оскорблёно молчал.

– Ах, какой правильный выход я нашла! – задребезжала вдруг в спешке Софья Абрамовна. – Вот именно, вот именно – я поставлю, а точнее, уложу вас, дорогой Виктор, в.. на своё место.

Брови Табунова поехали вверх, подбородок – вниз.

– А что? Я уже всё продумала. Я сейчас собираюсь и еду к старшей дочке. Яша ляжет с краю – он по своей несчастной старости встаёт ночью, и не раз, – а вам я постелю вашу простынку у стеночки, сверху вы завернётесь в другую простынку, и – спокойной ночи! Видите, Виктор, я держу свое слово, вы не можете сказать, что я выставляю вас на улицу. Ведь правда? Нет, вы скажите мне: ведь правда же? Я хорошо всё придумала?