– Есть! Как же нету? Конечно, есть. И большая разница, – подтвердил Незнанов.

– Так вот. Если мы сегодня уже забываем, что такое русское слово, в своем изначалии, в его… корневище, так откуда им слово это узнать? Потомкам-то? Они свою родную культуру душой понимать должны, срастаться с ней, а не ходить в музей и пялить на нее глаза! Девочка эта правильно сообразила! Урок литературы начать с древнего слова, с древней поэзии, с языка… Как переводится слово «язык»? Народ!.. Так вот, будет у народа свой язык, будет и сам народ, и культура его будет.

Гудошников тяжело подтянулся к креслу, рухнул в него мешком и, распустив толстовку на груди, замер. На кухне отчетливо застучала крышка чайника.

– Ничего живого ни в слове, ни в природе для потомков уже не останется, – тихо проговорил Никита Евсеич. – Что монеты твои, Незнанов, что слова – одинаково мертвыми станут. Копейки свои ты в коробочках держишь? Они у тебя как лежат – орлом или решкой кверху? Незнанов пожал плечами:

– Вообще-то полагается решкой…

– Ну вот, придет к тебе этот самый потомок, глянет – решка. А что еще и орел есть внизу, ему и невдомек. Ты же не дашь ему монету в руках вертеть?

– У нас не принято так…

– Во-во, не принято. Со словом то же самое. Поглядит он на бумажный труп, как на чужих похоронах, и уйдет с холодным сердцем, – Гудошников помолчал. – Сегодня еду в автобусе, и вдруг меня будто током ударило, затрясло. Глаза-то у наследника голубые! Приветливые глаза! Ну прямо ангельские. А ведь он и есть тот самый, для кого мы святыни собираем и храним!.. Оглянулся кругом – люди вроде добрые, веселые. Да нет, думаю, не может быть, чтобы все оглохли и ослепли. Иначе-то этот Лаврентьев, Петр, узник монастырский, прав окажется: собаки станут жрать крыс, крысы собак. Вечная гармония…

– Ты будто нездоров сегодня? – осторожно спросил Незнанов. – Говоришь как-то… Словно помирать собрался.

– Ко мне сначала тут сосед заглянул, потом Аронов, – объяснил Гудошников. – Оба о спасении души толковали.» Теперь я о ней и думаю, как заведенный… Так вот, я попробовал эту гармонию нарушить. Перестрелял всех собак на острове, и крыс расплодилось – тьма! Все подряд стали жрать… А в пятьдесят втором приезжаю я на остров – глазам своим не верю! У монастырских ворот – собаки! Я там пару – кобеля с сукой, оставил, не тронул, и вот так, думаю, неужели так расплодились? Нет, порода другая! Те были ездовые лайки, а эти овчарки чистых кровей. Но ласковые и побирушки такие же, руки лижут…

– Может, ты отдохнешь, Никита Евсеич? – участливо спросил Незнанов. – А я в другой раз зайду?