– Погоди, Никита Евсеич! – растерялся Аронов. – Я же тебя в комиссию взял. Без тебя никак нельзя… Акт подписывать…

– Можно! – рубанул Гудошников. – Можно и без меня! Ломайте тут, продавайте, покупайте! А я пошел. – Он толкнул дверь, но вернулся и вплотную приблизился к наследнику. – А ты, парень, продавай! Да торгуйся, а то обдурят! Объегорят! Сундук тоже продай! Постель, крест вон тот! Он купит! – Гудошников ткнул пальцем в Аронова, – А не купит, так эти шмотки свою цену наберут. Все равно продашь!

Никита Евсеич громыхнул дверью и заковылял по лестничной площадке. Возле самых ступеней у протеза вдруг отказал фиксатор, и Гудошников чуть не полетел вниз. Он заказал этот протез недавно, соблазнился. Его можно было сгибать, когда садишься, удобно, да и приличный он с виду, в ботинке. Такие стали делать после войны. Но вот надо же – полетел фиксатор! Ухватившись за перила, Гудошников сел на лестнице и стал ковыряться в шарнирном устройстве.

– Куда ты, Никита Евсеич? – испуганно спросил Аронов, устремившись за Гудошниковым. – Договорились же!.. Ты одичал совсем, что ли? Человек не к спекулянтам пошел – к нам. Его дело: продавать – не продавать…

Никита Евсеич вдавил пальцем собачку фиксатора, сплюнул и запрыгал по ступеням…

А день двадцать девятого августа продолжался и не достиг еще и середины.

У калитки своего дома Никита Евсеич увидел прогуливающегося человека и сразу узнал его – коллекционер Незнанов. Тот самый Незнанов, у которого во время войны пострадала коллекция икон и который теперь собирал старинные музыкальные инструменты и колокольцы.

Увидев Незнанова у калитки, Гудошников обрадовался. После того, что было в комнате староверки Феодосьи, ему захотелось поговорить с кем-нибудь, облегчить душу. В такие минуты он часто вспоминал свою жену Сашу и горевал…

Никита Евсеич позвал Незнанова в дом, усадил в кресло, где недавно сидел Аронов, а сам пошел согреть чаю. В минуты сильного волнения и гнева у него неожиданно пробуждался аппетит. Он и на дыбе висел, а глаз от каравая отвести не мог и страдал оттого, что кудрявый втихомолку уминает его хлебушек.

– В каких палестинах бывал? – осторожно спросил Незнанов. – Пришел – нету тебя…

– Не спрашивай, в таких палестинах! – отмахнулся Гудошников. – Век бы там не бывать!

– Кто это тебя так накалил с утра?

– С утра-то не калили… Это сейчас только, – Гудошников вернулся в кабинет с колбасой и хлебом. – Ты не знаешь, что делается с людьми, а? Посмотрю – страшно мне…Святого-то ничего не остается.

– Да, – согласился Незнанов и поерзал в кресле. – Раньше хоть Бога боялись, а теперь народ смелый, уверенный…