— Милостивая фрау, чья это кровь течет теперь в моих жилах?

Монашка смутилась:

— Видите ли, кровь обезличена. Мы не знаем доноров.

— Как жаль! Я продиктовал бы благодарственное письмо!

Она все-таки придумала ответ:

— Вы можете считать, что это кровь всего немецкого народа.

— Врет эта святая метла! — сказал сосед по палате. — Кровь берут у военнопленных и еще у детей в восточных областях. Так что в ваших жилах течет теперь русская кровь!

Все-таки монашке пришлось писать письмо. Под мою диктовку она выводила колючие готические буквы: «Дорогая сестра Гильда...» Письмо было адресовано в Королёвку, сестре Вегнера. Я просил ее во имя будущей победы нашего оружия прислать мне украинского сала, комплект обмундирования, оставленный в усадьбе, и ее сестринское благословение.

Двое соседей по палате — летчик-ас и штабист-подполковник, потерявший ногу на Ленинградском фронте, — улыбались, слушая это послание. Они не понимали, что мне нужно не благословение и даже не сало, а ответное письмо, которое еще раз подтвердит мою личность, как корветен-капитана Вегнера.

— Вам это сало, надеюсь, поможет, — сказал летчик, — а нашему оружию вряд ли.

Теперь даже в рейхе все чаще говорили о поражении. Ни для кого не был секретом разгром немцев на Курской дуге.

— Меня сбили над Прохоровкой, — рассказывал летчик, — с трудом дотянул до наших позиций. Вы не представляете, сколько танков у большевиков! Я видел их сверху! Лучше бы мне их не видеть!

2

В начале сентября безногого подполковника выписали.

— Поедет домой, — завидовал ему летчик, — а мне снова летать. Лучше бы отрезали ногу...

Спустя несколько дней выписали и его. Я остался один в палате. Но и наедине вел себя так, будто я Вегнер. Я вспоминал факты его биографии, имена его знакомых, повторял морские термины, команды, старался представить себе места, где бывал человек, уступивший мне имя. О связи со своими я сейчас не думал. Вот вылечат, приеду в Новороссийск, там выйду на связь.

В палату пришли двое писарей. Битый час заполняли с моих слов анкеты, сверяли с документами, которые были при мне в момент ранения. А еще через день фельдфебель вручил мне жалованье за два месяца — пачку обандероленных рейхсмарок.

Под вечер в палату вошел бледный, человек лет тридцати, в пижаме, накинутой прямо на голые плечи. Левая его рука покоилась в гипсовой повязке. За ним шел санитар с чемоданчиком и пачкой книг.