Распахнув окно, Готфрид восхищался саксонской природой:

— Признайтесь, Макс, у вас на севере нет ничего подобного!

Я сказал, что для моряка прекраснее всего море, поэтому дождливый Вильгельмсхафен для меня милее здешних красот.

Готфрид продолжал ораторствовать:

— Вам везет, Макс. Вы не потонули в море, уцелели на Украине, остались живы, когда разбомбили ваш поезд, и скоро вы увидите самый прелестный город... — Он неожиданно закончил: — Поэтому я предлагаю выпить на брудершафт!

Мы выпили и облобызались. Гости встали из-за стола.

В госпитале все уже спали. По темным коридорам мы с Готфридом добрались до своей палаты. Он спросил:

— Как тебе понравились мои друзья?

— Достойные люди! — На правах пьяного я спросил напрямик: — Они, вероятно, служат в разведке, так же как и ты?

Готфрид фамильярно хлопнул меня по спине:

— Все мы служим фюреру, старина, и себя не забываем. По-моему, тебе тоже приходилось иметь дело с разведкой?

— Какой из меня разведчик? Я моряк и моряком помру.

— Ну, это мы еще посмотрим, — засмеялся Готфрид. — Кстати, как фамилия начальника абвергруппы в Южнобугске?

— Дорогой и уважаемый друг, — сказал я ему, хватаясь за спинку кровати, — фамилии офицеров разведки — тайна! Поэтому даже если бы я знал...

— Ты — дитя, — ответил он, — а твой Лемп арестован. Его вчера привезли в Берлин.

3

По просторной набережной летел ветер с Эльбы, взлохмаченной во всю ширь мелкой косой волной. Легкий и стройный, врезался в низкие облака одноглавый собор, весь в колоннах, украшениях и статуях. А чуть подалее, на противоположной стороне Театральной площади, протянулись в два яруса сводчатые окна. Я узнал это здание сразу — Земперовская картинная галерея.

Город серого, причудливого камня; его статуи и площади туманным видением представлялись мне, подростку, в восторженных рассказах Анни. Теперь я снова слышал ее голос: «Если бы ты видел Брюльскую террасу!..» Тогда я подумал, что Дрезден так же недоступен для меня, как планета Марс. Сейчас я шел по Брюльской террасе в узеньких плетеных погончиках на офицерском пальто, и этот город был уже не фантастическим видением, а вполне реальным полем боя. Конные статуи саксонских курфюрстов надвигались сквозь мелкий дождь, как танки. Влажные фасады дворцов и церквей окружали подобно тюремным стенам. И ни одной пары знакомых глаз, ни одной пары дружеских рук. Только германское оружие, наведенное на меня из окон, из-под огромных арок Георгентор, из-за облетевших деревьев Гроссер гартена. Даже если бы я обошел весь город, не нашел бы в нем человека, которому можно сказать: «А помнишь?..» Впрочем... одно имя я знал: Эрих Бауэр. Коммунист, рабочий на заводе «Заксенверк». Друг Анни. Наверно, он давно за решеткой, если не погиб где-нибудь на Восточном фронте.