Этот танец был еще одним эпизодом, который никогда не сотрется из памяти тех, кто будет мысленно возвращаться к удивительному дню коронации в Синегории. Сначала танцевали только король с королевой. Они начали величаво, но по мере того, как мелодия ускорялась, их ноги ловили такт, их тела раскачивались все свободнее, пока танец не превратился на истинно балканский лад в исступленное страстное действо.

Тут музыканты сбавили темп, и к танцующей паре стали присоединяться горцы. Вначале они вступали не торопясь, один за другим — вслед за владыкой и высшими духовными чинами; потом все неисчислимое собрание задвигалось, закружилось в танце, да так, что у нас под ногами загудела земля. Огни трепетали, мигали и вновь вспыхивали, возносились и падали, когда сотня тысяч мужчин, каждый с факелом в руке, приподымались и опускались, следуя ритму танца. Все быстрее и быстрее становилась музыка, все неистовее отбивали такт ноги, и вот весь народ, казалось, пришел в экстаз.

Я стоял возле владыки и видел, как при завершающихся бурных тактах танца он вытащил из-за пояса флейту, поднес ее к губам и издал всего один звук — пронзительный, резкий звук, разорвавший танцевальную мелодию, будто пушечный залп. В тот же миг каждый мужчина загасил свой факел под каблуком. Наступила кромешная тьма, потому что костры, к этому времени уже угасавшие, были затоптаны кружившимися в танце. Музыка не умолкала, но звучала теперь медленнее. Понемногу, подчиняясь музыке, люди захлопали в ладоши — сначала тут, там, а потом уже каждый отбивал в темноте музыкальный такт. Это продолжалось какое-то время, и я, оглядываясь, заметил, что из-за горы прокрадывается слабый свет. Всходила луна.

Вновь раздался звук владыковой флейты — единственный звук, нежный и мягкий, будто соловьиная трель, только многократно усиленный. Он тоже заглушил громовые рукоплескания. Внезапная тишина, слившаяся с тьмой, была столь ощутимой, что мы, казалось, различили биение своих сердец. И тогда в тишине разнесся еще звук, прекраснее которого я не слышал. Низкий горячий голос затянул национальный гимн. Сначала мелодия звучала так тихо, как будто ансамбль скрипачей играл под сурдинку. Но постепенно она набрала силу, и воздух над нами загудел и затрепетал. Каждый слог, каждое слово произносилось огромным хором столь отчетливо, будто то был один голос:

— Проведи нас сквозь тьму, о Иегова!

Этот гимн, спетый от всего сердца, остается в нашей памяти как последнее чудо того полного чудес дня. Без всякого стыда признаюсь, что, слушая его, я плакал как ребенок. И поэтому не смогу написать сейчас ничего больше, чувства переполняют меня!