«Вот возьму и расцелую! — думает Сашок. — В эти щечки, в эту родинку!»

«Какой он у меня хороший! — думает про него Таня. — И почему он такой нерешительный? Так хочется прижаться к нему и целовать долго-долго и крепко!»

Но Сашок не решается целовать ее на улице…

— Когда я оказался в плену, Танюшка, — говорит он, — я прежде всего испугался того, что уже не получу от тебя писем.

— И мне было так тяжело без писем, Сашок. Я много раз плакала. Когда никто не видел…

— Однажды мы шли по Низовой, аэродром там строили. Кто-то возьми и окликни меня: «Сашок!» Оглянулся, вижу девушку, очень похожую на тебя. Конечно, никто меня не окликал. Самая настоящая галлюцинация. День и ночь думал, вот и послышалось!

«Сказать, что это была я? Нет, не буду! Начнет расспрашивать, зачем там была, а отвечать я не имею права. Еще станет интересоваться, почему я и в другие дни не вышла на дорогу. Когда-нибудь расскажу!»

— Сашок, милый, хотя бы скорей война кончилась! — проговорила она.

— Я почему-то верю, что в этом году немцы не будут иметь такого успеха, как в прошлом. Наши подготовились. Теперь их врасплох не застанут. Знаешь что, Танюшка? Закончится война, мы к твоей матери явимся вдвоем. Супруги Щеголевы… Правда, это хорошо звучит?

Она не отвечает и смотрит на Сашка внимательным и любящим взглядом. И без улыбки она прекрасна. Во всяком случае, Сашок никого бы не поставил с ней рядом, ни с кем бы не сравнил ее — она совершеннее всех… Он берет руку Тани, бережно жмет ее. Кладет правую руку на плечо, нащупывает под платком тугие косички. Сжимает косички так сильно, что Таня жмурится, но ничего не говорят. И тогда Сашок обнимает ее обеими руками и целует. Они уже ничего не замечают или не хотят замечать…

— Хватит, Сашок, — просит Таня, но вдруг сама притягивает его голову к себе и горячими, по-детски припухшими губами ловит его влажные губы.

Они продолжают свой путь по берегу реки, до боли сжимая руки друг другу.

— Вот так бы и идти, идти всю жизнь, Сашок! — взволнованно говорит Таня и громко вздыхает.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Гельмут Мизель сегодня отменно учтив. Он усадил Никиту Поленова на диван, сел неподалеку от него, предложил дорогую сигару, такую крепкую, что у Поленова после первой затяжки, к удовольствию майора, заслезились глаза. Мизель улыбался, потирал руки и постукивал о пол носками начищенных сапог.

— Давно мы с вами знакомы, Никита Иванович, очень давно, — сказал он на отличном русском языке.

— Давненько, господин майор, — с поклоном ответил Поленов. — С октября месяца прошлого года, господин майор.