Вернулся к столу. Сел. Опять задумался. И сказал:

— Итак, для руководства поиском направим товарищей. — И он назвал фамилии офицеров.

Спустя пять часов после обнаружения следов на КСП нарушитель был задержан. Началось выяснение его личности, мотивов и обстоятельств перехода границы, а полковник, не теряя из виду это чрезвычайное, главное на сегодня дело, принялся за текущие.

Уплотненный, насыщенный рабочий день заканчивается в семнадцать ноль-ноль. У Федорины он растягивается: еще час полковник принимает по личным вопросам, с восемнадцати он на партсобрании, с двадцати — в клубе части, на встрече гарнизона с пограничниками, участниками юбилейного октябрьского парада на Красной площади в Москве. Вечер закончился, клуб опустел, а Федорина советуется с начальником политотдела, прикидывает, как лучше спланировать поездки участников парада по заставам, чтобы они везде выступили.

И так каждый рабочий день. Это если в управлении отряда. А если на границе — тоже напряженный, с полной отдачей труд. Ну, а в воскресенье? Они бывают разными, воскресенья. Такими, например.

…О том, что гарнизон отряда воскресным утром будет поднят по команде «В ружье!», мне было известно заранее: мы жили с представителями округа в гостинице. Обсуждались детали этой ответственной проверки боеготовности пограничников. Федорина не думал, что звонок дежурного разбудит его в пять ноль-ноль.

Когда Петр Алексеевич вошел в здание штаба, он увидел представителей из округа — полковника и двух подполковников, поздоровался. Приезжий полковник подал ему какую-то бумагу, Федорина пробежал ее, кивнул. Он был вежлив, невозмутим.

В штабе — хлопанье дверей, во дворе — отрывистые команды, топот сапог, урчание моторов, лучи карманных фонариков, рассекающие темноту. Петр Алексеевич посмотрел на часы. Наконец подразделения построены на плацу. Федорина с представителями округа сел в газик.

Колонна миновала городок, тихий, сонный, темный — окна светились лишь в домах, откуда были срочно вызваны в свой штаб пограничники, — свернула к стрельбищу. Перед стрельбищем, где надо было занять исходный рубеж, представители округа остановили ее. Сыграли отбой. Они были вроде бы довольны, Федорина же хмурился. Конечно, времени на сборы и бросок затратили не больше положенного, да не обошлось без накладок: одного офицера и одного старшину-сверхсрочника посыльные не нашли, забарахлил мотор у санитарной машины.

В такие минуты, чувствуя, что недоработано, Федорина способен рассердиться. А лекарство от дурного настроения единственное — труд. И полковник, возвратившись в штаб, не поехал досыпать, остался в кабинете. Было только семь утра, и мало кто в городке еще пробудился: когда ж отсыпаться, ежели не в воскресенье? Федорина намечал, что необходимо сделать и кому, чтобы гарнизон поднимался по команде «В ружье!» без сучка и задоринки; решал с полковником из округа кадровые вопросы; готовился к штабным занятиям с офицерами; набрасывал тезисы выступления перед членами добровольных дружин; сочинял письмо в райком и райисполком в защиту отрядного сада (еще бы, прекрасный сад, снабжает яблоками все заставы, а кое-кто размахнулся строить на его территории жилые дома, будто другого места нет!).