Василий Михайлович Киреев относился к той породе людей, которых называют рабочими интеллигентами. Удивительно скромный, одаренный отеческим вниманием к людям, особенно молодым, он был приятным собеседником, хотя и любил больше слушать, чем говорить. Можно с уверенностью сказать, что это шло от его многоопытности: он отменно знал свое дело и был по-стариковски мудрым, хорошо разбирающимся в людях человеком, неторопливым в суждениях. Но коли высказывал свое мнение — оно всегда было продумано, проверено его умом и душой.
Познакомившись с ним, Федор, заходя в депо и встречая Василия Михайловича, всегда находил время остановиться, переброситься хотя бы несколькими словами.
Однажды, встретив его в цехе, Федор заметил, что тот не то чтобы взволнован, а почти зол, что на него было вовсе не похоже. Василий Михайлович что-то сердито выговаривал молодой женщине, стоявшей перед ним растерянной, виновато потупившей глаза.
Федор остановился возле них.
— Не узнаю Василия Михайловича, — нарочито удивленно сказал Федор, протягивая ему руку. — Уж больно грозен. Здравствуйте. Что стряслось?
— Да вот… карточки за декаду потеряла: свои и на дочку маленькую. — Сразу охлынув от собственного раздражения, вздохнул Василий Михайлович. — Работница-то золотая, а растеря последняя. Беда с ней! Ведь, как назло, ни одна напасть ее не минует: прошлый месяц в трамвае получку из кармана вытащили.
— Дело серьезное, конечно, — согласился Федор. Ему было жаль женщину, и он заступился за нее: — Вы бы не ругали ее сильно-то, а лучше пообещали помочь.
— Придется, — сказал Василий Михайлович и отпустил женщину: — Иди, работай…
Он проводил ее теплым взглядом, потом повернулся к Федору, и взгляд его стал строже.
— Время тяжелое, конечно, — заговорил снова. — Вот эта, — он еще раз обернулся в сторону отошедшей к станку женщины, — работает не хуже любого мужика, безотказная, коли дело требует. От мужа с фронта уже два месяца никаких известий, знаю. А свою беду при себе держит… И пожалуйста! Завелся тут один фронтовик у нас, приходить повадился в последнее время… Сегодня выгнал его из цеха.
— Что за фронтовик?
— Барахло, — произнес презрительно Василий Михайлович. — Знал я его еще до войны. Пришел к нам в тридцать восьмом после ФЗУ, да сразу и сел в тюрьму на полгода за хулиганку. Говорят, как отсидел, сразу в армию забрали. Вот теперь пришел раненый: левую кисть оторвало на фронте, в плену побывал.
— За что выгнали из цеха-то?
— Кое-кто его тут еще помнит. Вот он и приходит сюда, треплется…
— Вы успокойтесь, Василий Михайлович, — попросил его Федор. — Давайте-ка посидим где-нибудь в сторонке да поговорим.