Звонок был неожиданно радостным. Александр Львович даже про печень забыл.
— Прохор Савватеевич? Милейший, до чего же рад! Надолго ли?
— Утром обратно, — ответил Прохор Савватеевич.
Брандт кинул взгляд за окно. Теперь не только башня, но и липы видны были, под их кронами трое повешенных со свернутыми набок головами. На курантах два пополудни. От недавнего дождичка свежо на тротуарах. И чего хандрил? Все хорошо, все изумительно! Ведь думалось затаенно: напиться, залить тоску зеленую. Вот и зальет. Какой ты молодец, Прохор Савватеевич!
— Когда у меня? — спросил повеселевшим голосом. Теперь уже по-немецки.
— Часов в пять, в шесть — не раньше.
Немецкий у Прохора Савватеевича был не очень чист.
Положив трубку, Александр Львович прошелся по кабинету, соображая, что надо сделать, чем распорядиться. Да, жену предупредить. И служанку большеглазую, простушку деревенскую, куда-то сплавить надо. Эта дуреха не выдержит чар красавца Прохора, а делиться любовницей даже с близким другом натуре Брандта было противно.
Позвонил. Ответила служанка. Оказывается, жены дома нет. Ушла к отцу. Возможно, там и заночует.
Александр Львович нахмурился. Не любил он тестюшку, крепко сидит в нем советский душок, как бы не нагадил зятьку в новой жизни, не подрезал крылья на взлете. Но ушла так ушла, не на замке же держать. Спросил все же:
— Что ей вздумалось? Не собиралась вроде.
— Ваш дружок позвонил. Ну, гэты кат.
— На-таль-юш-ка, — с упреком протянул Александр Львович, понимая, что Прохор Савватеевич, разыскивая его, прежде позвонил на квартиру. — Брось свои словечки.
— Не мои они, так ваша жонка кажэ.
— Не палач он, казак. Очень пристойный человек, Наталья, — наставлял Брандт.
— Няхай — казак. В общем, ушла, сказала: няхай без меня пьянствуют, — Натальюшка игриво хихикнула. — Люблю пристойных. Завжды готова в компанию.
— Не дури, Наталья. Просилась в деревню? Вот и поезжай, навести отца с матерью.
— Тады на два дня, Александр Львович. Добра?
— Добра, добра. Разрешаю на два дня. Приготовь закуски хорошей — и сгинь.