— Это не письмо, уважаемый, — заорал Барзак, — а приказ, прямой приказ вашего высшего начальника, и вы обязаны принять его к неуклонному исполнению! С момента получения этого приказа вы, черт возьми, своей головой отвечаете за жизнь бывшего заключенного Анри Батиста Картье! Поняли, своей головой!

— Да я… ничего такого… я же думал… — испуганно залопотал комендант, берет свалился с его головы, зацепился было за ухо, сорвался и упал на пол. — Я… пожалуйста… как угодно…

— Распорядитесь отвести нас с мосье Стампом к бывшему заключенному Анри Картье, — строго сказал Барзак. — А также и врача, которого направил к нему генерал.

— Прошу вас, пожалуйста, — угодливо засуетился комендант. — Жубер, отведи господ в бункер и окажи им всякое содействие! Если что надо, сообщи мне, я распоряжусь! И смотри у меня — чтобы все вежливенько… Прошу вас, господа!..

Господа последовали за Жубером через всю лагерную территорию, мимо приземистых бараков, стоявших ровными рядами, на расстоянии пятидесяти метров один от другого. Сквозь проемы дверей и окон рвались оттуда извергаемые громкоговорителями бешеные рулады песен, маршей, хриплые выкрики, они сталкивались в воздухе, образуя завихрение, способное, казалось, закрутить гигантский смерч от земли и до неба. В широких, как арки, дверях бараков, не переступая заветного порога, толпились арабы, их худые, стройные тела были едва прикрыты лохмотьями, жалкими остатками прежней одежды; сочетание серой бледности и загара придавало их изможденным лицам болезненный, оливковый оттенок. Они молча, с острым интересом следили горящими глазами за группой из трех незнакомых людей, проходивших по двору в сопровождении помощника коменданта; нетрудно было понять, что всякая перемена в привычном, постылом лагерном распорядке казалась им знаком, предвещающим, быть может, перемену в их собственной, проклятой судьбе. Они прокричали что-то вслед проходившим, видимо это были жалобы, тотчас же утонувшие в истошном реве громкоговорителей. Но кричать заключенным не полагалось, и два парашютиста, дежурившие у дверей, тут же загнали их штыками в глубь барака…

Наконец бараки остались позади, а за ними открылся обширный плац, окруженный хозяйственными постройками. Посреди плаца под еще горячим солнцем вытянулась шеренга из двух десятков заключенных, закованных в кандалы.

— Бе-гом! Бе-гом! — пронзительно вскрикивал надзиратель-парашютист, и заключенные, звеня тяжелыми кандалами, без роздыха выполняли так называемый «бег на месте», вздымая густые тучи пыли. Вот один из них, выбившись из сил, осел на землю, и тотчас же парашютист обрушил на него град ударов прикладом.