— А ну, вставай, не то штыком пощекочу!

Упавший, несмотря на все свои усилия, не в силах был подняться и только тщетно копошился в пыли. Тогда парашютист, отведя ногу в кованом сапоге, с размаху ударил его носком в лицо, а когда тот с коротким вскриком недвижно простерся, оттащил его в сторону и еще раз наддал сапогом.

— Бе-гом! Бе-гом! Учение продолжалось.

— Послушайте-ка вы, юрист, — с какой-то странной, торжествующей улыбкой обратился Стамп к Барзаку. — Разве вам не кажется, что Нюрнбергский процесс был судебной ошибкой? А?

Барзак поднял на Стампа глаза, полные муки и гнева, и его вдруг пронзила догадка, которая смутно тревожила его уже целых два дня, а сейчас превратилась в уверенность: этот Стамп, несомненно, бывший гитлеровец.

— Нет, — отозвался адвокат коротко. — Не кажется.

5. АНРИ КАРТЬЕ ВЫХОДИТ НА СВОБОДУ

5. АНРИ КАРТЬЕ ВЫХОДИТ НА СВОБОДУ

Бункеры, предназначенные для особо провинившихся заключенных, помещались в небольшом одноэтажном каменном здании с единственной узкой дверью, окованной железом. Жубер вставил в замок большой ключ, два раза повернул его и потянул на себя тяжелую дверь. Он прошел первым, за ним Барзак, врач и последним Стамп. Короткий коридор с двумя забранными решеткой, полуслепыми от грязи окошками, по бокам пять окованных железом дверей — и всё. Глухая тишь, будто здесь нет ни живой души. Жубер прошел налево, в конец коридора, с натугой приподнял засов, замыкавший камеру номер пять, и отворил тяжелую дверь.

— Здесь, — сказал он, отстраняясь от входа.

— Отойдите в тот конец коридора, — веско сказал Барзак, и Жубер, памятуя напутствие коменданта, беспрекословно повиновался.

Барзак, пригнувшись, шагнул в совершенно темную камеру и не сразу разглядел человека в отребьях, который полусидел, полулежал на голой деревянной скамье. Камера была размером в полтора квадратных метра, и, кроме скамьи, в ней ничего не было. Барзак подошел к человеку и тронул его за плечо.

— Анри, — произнес он тихо. — Это я, Луи…

Человек не ответил, не пошевелился, видимо, он находился в забытьи. Барзак чуть потряс его, веки человека приоткрылись, он медленно, с видимым усилием повернул голову, прислоненную к каменной стене, разлепил губы и отчетливо, хотя и шепотом, медленно проговорил:

— Иди к черту… Жубер… не смей… приходить… негодяй!..

Услышав эти слова, Барзак радостно улыбнулся. В эту минуту он уже твердо знал, что его друг жив, будет жить и что жив его боевой дух, не сломленный в этом застенке.

— Анри! — повторил он, на этот раз более громко. — Это не Жубер, это я, Луи, твой Луи Барзак…