Бобренок первым зашел в келью — не без любопытства, ведь никогда раньше не переступал он порога монашеского жилища, правда, мысленно представлял его себе почти так, как и оказалось в действительности. Узкая комната с железной кроватью и маленьким окошечком. Стол из грубых досок, два стула. Собственно, это была и вся мебель, еще, правда, старинный сундук, вместо шкафа — ниша в стене за занавеской.

Бобренок сразу направился к сундуку, увидев, что он заперт, оглянулся на монахиню.

— Ключ... — попросил он.

Сестра Надежда взглянула на него с ненавистью. Уголки рта у нее опустились, брови сдвинулись, и нос заострился. Стояла неподвижно, будто просьба майора вовсе не касалась ее.

— Ключ! — повторил Бобренок властно. — Иначе придется воспользоваться топором.

— Рубите! — едва слышно, одними губами произнесла монахиня. — Если вам не стыдно.

— Другого выхода нет, — ответил Бобренок и попросил игуменью: — Пусть принесут топор.

Мать Тереза словно пробудилась ото сна, повернулась к сестре Надежде, смерила ее уничтожающим взглядом.

— Неужели?.. — спросила она. — Неужели вы, сестра, позволили себе?.. — Подняла руку, точно хотела ударить, но вдруг вздохнула и прошептала растерянно и скорбно: — Пусть бог вам будет судьей...

— Пока что судят меня они! — Монахиня указала на Бобренка.

Игуменья перекрестилась и сказала:

— На все божья воля... Отдайте ключ, сестра, не противьтесь.

Но этих секунд было достаточно, чтобы монахиня сообразила: сопротивление бесполезно и может лишь усугубить ее положение. Достала из кармана ключ, но подала не майору, а игуменье, склонившись, как будто ожидая защиты. Однако мать Тереза отстранилась от нее и взяла ключ двумя пальцами, словно брезгуя. Коротюк схватил его, победно подбросил на ладони и сам опустился на колени перед сундуком — видно, ему надоело играть роль стороннего наблюдателя и захотелось поактивнее приобщиться к делу. Майор не возражал, они отбросили тяжелую крышку и попросили игуменью подойти ближе.

В сундуке было два отделения: справа небольшое, обитое бархатом, — в нем стояли флаконы с одеколоном и духами, лежали два золотых перстня, один с довольно большим бриллиантом, и медальон на золотой цепочке.

— Вот тебе и обитель бедности! — съязвил Коротюк. Он показал перстень с бриллиантом игуменье и спросил: — Как это понимать?

Мать Тереза ничего не ответила, только блеснула глазами на монахиню — и в этом взгляде не было смирения.

Коротюк зачем-то вытянул пробку из хрустального флакона, понюхал и констатировал:

— Запах приятный...

Бобренок достал из сундука белье, несколько шелковых платьев, шерстяной костюм и демисезонное пальто. Больше в сундуке не было ничего. Конечно, и золотые вещи, и парфюмерия, и модные платья свидетельствовали против монахини, но ведь майор искал другое — неужели ошибся?