— А как же интересы народа, за которые вы боролись?

— У меня свой взгляд на это, лейтенант.

— Какой же, интересно?

— Народ — толпа, стихия, — усмехнулся Краковский. — Мало перебили его немцы, а до этого — чекисты, большевики. Мне нечего терять, поэтому скажу, что думаю: если бы Гитлеру удалось поставить Россию на колени, часть населения истребить, а остальных поработить, как он планировал, я бы только приветствовал это. И, между прочим, не вижу в том ничего бесчеловечного, поскольку не все люди одинаково полноценны. И сам помогал бы устанавливать новый порядок на этой земле.

— «Неарийцы должны стать рабами арийцев»… А меня уверяли, что исповедуете гуманизм.

— Гуманно то, что мне на пользу!

— Гитлеровский новый порядок означал бы не только истребление большинства граждан, но и безраздельное господство Германии над нашей землей.

— Всем хватило бы и дел, и забот. Немцы господствовали бы, а такие, как я, управляли бы толпой свободных и рабов. Еще Бонапарт говорил: в мире всем управляют страх и интерес.

— Но ведь вы передрались бы в борьбе за власть, за теплые местечки. Российские энтеэсовцы тянули бы одеяло на себя. Украинские оуновцы, латвийские айзсорги, эстонские эрновцы — на себя.

— И в этой борьбе победили бы сильные личности.

— Да, жалок тот, в ком совесть нечиста! — продекламировал Антон.

— Борис Годунов? — спросил Краковский.

— Помните. Но история вас не учит… Странный вы человек, Краковский. Посмотрите, какой шлейф «подвигов» тянется за вами: измена присяге и Родине, кровавые расправы над патриотами, угон мирных жителей в Германию. Прибавьте к этому убийство советских активистов уже после изгнания чужестранцев за пределы нашей страны. И получается законченный портрет военного преступника. Вы понимаете, что духовно оскотинели, а предательство стало вашей профессией? Но меня интересуете сейчас не вы, а ваши преступные связи. Здесь и за кордоном — тоже. Поработайте со своей записной книжкой, вспомните и опишите ваших людей.

— Я знаю: мне вышку дадут, — говорил о своем эсэсовец. — Я же за Русь святую дрался! Аве Мария… — Краковский поднял глаза к небу.

— А это уже, как решит Богиня правосудия — Фемида.

Быть может, в эти минуты Краковский окончательно понял: не за то боролся, не тот путь в жизни избрал, не теми идеалами жил. Пролив кровь соотечественников, сам потерял право на жизнь. Это неизбежный конец, но это действительно страшно.

— На что же вы рассчитывали?

— Я верил в победу Гитлера, — опустил глаза Краковский.

— Назовите тех, кому вместе с вами удалось прорвать кольцо блокады банды. Места их возможного нахождения. Речь идет о четырех бандитах.