— Белорус один. Фамилию его я не знаю. У нас принято было обращаться друг к другу по кличке.

— А амбар с колхозным посевным зерном тоже сожгли люди из вашей банды?

— Руководил этим лично я. Но все обошлось без крови, даже без выстрелов…

— А разве оставить без урожая, без хлеба тысячи человек — не преступно?

Краковский поднял голову.

— Так я ведь и не ставил перед собой задачу способствовать возрождению Советов из руин, восстановлению экономики страны, — съязвил он.

— Спасибо за откровенность. Еще вопрос. На этот раз, так сказать, сугубо личного порядка: кто конкретно принимал участие в обстреле меня и Лиханова на повороте дороги, ведущей в поселок Кривичи?

— Впервые слышу об этом, гражданин лейтенант.

— Не надо хитрить, Краковский. Я сам видел вас тогда. И даже гранату бросил в том направлении.

— Свидетель… — криво усмехнулся атаман.

— Жалеете, что не удалось захватить и расправиться со мной.

— Как в воду смотрите, — признался Краковский. — Иначе я и сейчас был бы хозяином леса и всей округи. Если это не допрос, я могу поинтересоваться?

— Да, пожалуйста.

— И вы скажете правду?

— Мне скрывать нечего.

— Вас действительно из больницы доктора Серебрянкина домой увезла жена? Мне так сказали тогда.

— Нет, конечно. Я ждал встречи с вами на чердаке больничного здания. И превосходно подготовился к ней. Вы же дальше порога не пошли.

— Тогда я зря не прикончил доктора, — с досадой произнес Краковский. — А как случилось, что вы ушли от засады в лесу в женский день 8 марта?

— Меня предупредили о ней патриоты.

— Задавали вы мне задачки, лейтенант…