— В таком случае, собирайтесь, рота выезжает в шесть вечера.

— Вечера?! — приуныл «аист». Ему, видимо, не хотелось пускаться в путешествие ночью. Он помнил о встрече у Монпелье. А разве в темноте отыщешь «друзей»?

Полковник счел нужным дать справку:

— Воинские поезда днем пускать запрещено — бомбят!

— Да, да, — закивал снова «аист». Несуразно длинное тело его слегка сгибалось, когда он делал кивок, словно голова перевешивала и тянула вниз.

«Почему избрали именно «аиста», — задал себе вопрос Саид. — Разве не было другого, менее приметного человека. Или другой не смог бы убрать унтерштурмфюрера?» Саид посмотрел на руки «аиста», висевшие у коленей — длинные руки с костистыми пальцами, вялые, почти безжизненные сейчас. И эти руки могли ожить, налиться силой, сдавить горло жертве… Горло друга…

— Счастливого пути и удачи! — торопливо и с каким-то облегчением произнес полковник. Он, видимо, тяготился своей миссией покровителя и наставника шарфюрера. Не до чужих забот было сейчас Арипову, самому бы укрыться от тревог и опасностей. Гроза нависла над головой, и вот-вот ударит молния. Франция, теплая, ласковая Франция, не принесла избавления от страха. Ясно теперь, что отсидеться до лучших, спокойных времен не удастся. Фронт перекатывается и сюда, и немцы становятся все злее и злее. Ним превращают в крепость. Крепость, в которой погибнут все. Произнося напутствие шарфюреру, полковник, конечно, не думал о чужом счастье и, тем более, о чужой удаче. Ему нужно было уменьшить собственную тягость. Уменьшить, хоть на немного.

— Спасибо, спасибо, — так же скороговоркой ответил «аист». И на лице его промелькнула тень радости. Нет, он не улыбнулся, ничего похожего на улыбку не было. Просто смягчилась складка озабоченности над бровями и глаза помутнели. «Аист» посчитал слова полковника, как хорошее предзнаменование перед дорогой.

— Аллах биз билян! С нами бог! — произнес он торжественно и сделал омовение.

Полковник склонил голову. Ему тоже следовало повторить фотиху — омыть руками лицо, — но рядом был унтерштурмфюрер и при нем не хотелось показывать свою духовную близость с «аистом».

— Будем верны тюркско-германскому союзу! — заключил церемонию Арипов и встал, давая этим понять, что беседа окончена и шарфюрер может идти.

— Хайль! — вдруг вскинул руку «аист». Получилось это у него смешно, ладонь едва не коснулась низкого потолка, а растопыренные пальцы шевелились, пытаясь собраться вместе. Нет, он не был солдатом, этот «аист». Он только числился по военному ведомству, существовал за счет армии и войны.