«Где-то сейчас отец?» — подумал Назарка.

Определенно, он в красном отряде воюет против беляков. Вспомнился момент, когда отец уходил с красноармейцами. Он обвел прощальным взглядом родную юрту, словно думал, будто покидает ее навсегда...

Из головы обоза донеслись заливистое ржанье и людская перекличка.

— Сворачивай! — протяжно скомандовал Фролов.

Назарка понял, что отряд подъехал к жилью.

Глава восьмая

Глава восьмая

Пуля угодила Назарке чуть пониже ключицы. К счастью, свинцовый кругляш не задел кость. Назарка сидел голый до пояса, осторожно придерживая на весу больную руку. Врач обследовал рану. Он был нескладный, рыхлый, а толстые пальцы — проворные и удивительно мягкие, словно на кончики их были нашиты кусочки ровдуги[58]. Лицо усеяно редкими крупными оспинами. Глаза круглые, выпуклые. Нос крупный, красный.

— Итак, юноша, вы, абориген, тоже вмешались в мировую свалку, в которой сам черт не разберет, кто чего хочет, — говорил он, перебирая блестящие инструменты. — Браво! Похвально! «Кто был ничем, тот станет всем». Я же, юноша, остаюсь вне политики. Профессия у меня такая — лечить правых и левых, сильных и слабых, победителей и поверженных...

Потревоженная рана горела, словно в нее сунули раскаленный уголек. Назарка морщинил лоб и поскрипывал зубами. Врач закурил и присел у столика, выкрашенного белой краской.

— А я всякие сомнения, непонятности и прочие раздвоения личности разрешаю при содействии Бахуса... Спиритус вини и аква дистиляти. Чудодейственный бальзам! — смачно причмокнул он толстыми губами.

— Доктор, — сдержанно попросил Назарка, — ты не языком, а руками работай!

— Охотно подчиняюсь вам, юноша!

С рукой на перевязи, в накинутом на плечи полушубке, Назарка вышел на крыльцо, с облегчением перевел дыхание.

— Еще раз повторяю! — крикнул ему вдогонку врач. — Абсолютный покой! Первое время больше лежать!

Жизнь в городе над большой рекой давно уже вошла в привычное русло. Но было и много нового, незнакомого. Прохладный ветерок развевал алые знамена, особенно яркие в лучах весеннего солнца. Над входом в бывшее «Собрание» появилась вывеска. На листе жести краской какого-то неопределенного бурого цвета было выведено «Народный дом». У дома, где теперь был Совет, стояли лошади. Некоторые были запряжены в сани, часть — под седлом.

На базаре бойко шла торговля, и часто упоминалось необычное слово «кооператив».

Поредевший отряд Фролова разместился, можно сказать, с комфортом. После юрт с земляными полами, наспех устроенных шалашей с дымными кострами особенно приятно было улечься в кровать, на набитый сеном тюфяк, застланный чистой холщовой простыней. Благодать! А после жаркой, с паром, бани — вдвойне.