— Всех якутских парней собрать в эркасээм! — приподнявшись, заговорил Назарка. — Бедных и которые у тойонов в хамначитах — всех бы в эркасээм! А еще бы девушек наших пригласить, которые от скота не отходят и с коровами в байских хотонах спят...

— Силища! — увлеченный порывом друга, подхватил Костя. — Понимаешь, Назарка, если бы все якутские парни и девчата были с нами! Куда бандитам деваться? Крышка! Аллилуйя!

— Стараться я буду, Костя. Теперь, поди, маленько грамотным, сознательным стал!

Назарка опустил голову на пуховую подушку и опять задумался, улыбаясь чему-то.

— Ладно, Назар, коли доктор приказал, — отдыхай! — встал Костя. — Я на улицу... Девчата там. — И он хитро подмигнул.

Назарка вскрыл принесенную Костей пачку. Папиросы были залежалые, дореволюционного завоза. Некогда душистый, ароматический табак заплесневел, подопрел, и во рту появился неприятный привкус. Назарка отодвинул кровать, сел к окну, где было посветлее, и раскрыл книгу, которую принес ему Фролов.

Последнее время Назарка без разбору читал, что ни подвертывалось под руку — книги, брошюры, листовки, прокламации, объявления у Совета. А редкие газеты, попадавшие в отряд, он знал чуть ли не наизусть от названия до адреса, где эта газета издавалась.

И сколько еще встречалось сложного, непонятного! За разъяснениями Назарка обращался к комвзвода Фролову, старшине Кеше-Кешичу и к рядовым красноармейцам. Многих он ставил в тупик своими вопросами.

— Вселенский собор?! — озадаченно протянул Ларкин и с некоторой опаской покосился на объемистую книгу в темном кожаном переплете. — Может, забор?.. Хрен его знает, что за у всей Лены забор. Река эта, паря, длинная, никаких тебе заборов, пожалуй, не хватит... Шел бы ты, Назарка, лучше к ученым людям. Они тебе и просветлят мозги! — мрачно посоветовал он.

Лишь старшину Кешу-Кешича никогда не смущали Назаркины вопросы, какие бы неожиданные они ни были. Старшина очень серьезно, внимательно выслушивал здорово повзрослевшего парня, склонив к нему свою маленькую птичью голову, и, подумав, пускался в пространные объяснения. Неоценимую услугу ему оказывали мимика и жесты, без которых, кажется, он бы и двух слов не связал. Руки и мускулы лица зачастую опережали язык. При этом Кешу-Кешича нисколько не волновало, правильно он отвечает на вопрос или нет. Буквально обо всем на свете у него было собственное суждение. И о будущем устройстве общества старшина имел свою, отличную от других и довольно оригинальную точку зрения.

— При Николашке-кровососе как было? Капиталисту, либо помещику, или другому прочему, к примеру, эксплуататору — тысячу рубчиков на нос, а рабочему классу — целковый на горб! Где уж тут справедливость! — рассуждал Кеша-Кешич. — Вот последнюю контру прижмем к ногтю — и по своему жизнь повернем. Тебе полтину, и мне полтину, и Назарке непременно чтоб полтина была — всем по полтиннику! Тогда людям делить нечего станет, и войны не будет. Сплошь по России мир на веки вечные!