— Ты сегодня, однако, не кончишь! — процедил сквозь зубы Костя, в который уже раз останавливаясь перед вспотевшим другом.

Новенькая гимнастерка ладно сидела на коренастом парне. Воротничок только что подшит. Он плотно облегал шею белой каемкой. От скрипучих сапог пахло дегтем.

— А, как получилось, так и ладно! — отчаявшись написать лучше, вскочил Назарка.

Он аккуратно перегнул наполовину исписанный лист, провел по сгибу ногтями и спрятал его в нагрудный карман. Шинель одел внакидку. Костя помог ему застегнуть верхний крючок.

День выдался ветреный, прохладный. Темные кучевые облака беспорядочной массой стремились на юг. Солнце иногда скрывалось за ними, и окружающий мир мгновенно терял свои четкие, ясные очертания. Затем светило опять показывалось из-за облака, и окрестности вновь обретали свои яркие, сочные краски, а тени, будто живые существа, двигались по земле.

— Пойдем к Чухломину! — за воротами сказал Назарка и приподнял воротник шинели. — Он знает, где Синицын!

Однако Христофор сам повстречался красноармейцам. Он шагал размашисто, подавшись корпусом вперед, и размахивал длинными руками. Веселый, взбудораженный, порывистый, он, похоже, не отставал от солнца, ловко увертывался от туч, чтобы не попасть в серую, унылую тень.

— Салют! — крикнул он и подхватил красноармейцев под локти.

Назарка болезненно сморщился, отшатнулся от секретаря ячейки.

— Больно, — изменившимся голосом сказал он.

— Виноват! — отдернул руку Синицын. — Извини, Никифоров, совсем позабыл... Вы куда?

— Тебя искать! — ответил Костя и протянул ему бумажку.

— Заявление? Добре!

Отвернувшись от ветра, Синицын внимательно перечел написанное, озорно подмигнул Назарке и сунул листок в карман тужурки. Назаркину бумажку спрятал туда же, не читая.

— На заседании ячейки рассмотрим и примем! — пообещал он.

— А когда заседать будете? — полюбопытствовал Костя.

— Да денька через три, а может, через четыре, — ответил Синицын и вздохнул. — Чухломин свободно шагу ступить не даст, все ему доложи, объясни, получи разрешение. Не доверяет, что ли?..

— На то он и комиссар, и уполномоченный. У него власть! — философски заметил Костя и с сожалением добавил: — Значит, без нас ячейка будет!

— А вы куда? — повернул к нему свое крупное лицо Христофор.

— Бандюги опять закопошились...