Юра промолчал.

— Забудь о своей личной мести и не глупи с револьвером. Пусть он почти дамский, но неприятности он может доставить серьезные…

Ночь проходила тяжело. Юра стонал и метался, кричал во сне. Появились жар, озноб. Не помогли ни канадский бальзам, ни другие мази. Облегчение давала только мокрая простыня, пока она холодила. Когда рассвело, Юра начал торопливо одеваться.

— Куда? — испуганно спросила мать.

— В Судак… — И, не давая Юлии Платоновне вымолвить слово, сказал: — Нет, у меня не бред. Просто надо. Я скоро вернусь.

Юра стыдился ковылять на виду у всех и пошел дальней дорогой — на Таракташ. По знакомым ему тропинкам, через сады, он добрался до дома Трофима Денисовича. Увидев Юру, бондарь поднял брови.

Юра сбивчиво, скороговоркой, пока никто не пришел, выпалил все, что узнал о Степном партизанском отряде, о Тате, о том, что ограбление Брагина Гога свалил на партизан, а сам присвоил чемодан с драгоценностями.

— Так вы передадите?

— Это кто же тебе поручил такое передать, да еще через меня?

— Никто не поручал. Ведь вы же тогда сами мне сказали: «Узнаешь что-нибудь интересное, сообщи».

Трофим Денисович дружески хлопнул его ладонью по спине. Юра ахнул, сделал шаг назад и чуть не упал.

— Что ты? Ах, я старый дурень! Воды дать?

— Да! — прошептал Юра, тяжело дыша открытым ртом и вытирая ладонью сразу вспотевшее лицо.

Трофим Денисович вынес из мастерской чашку воды.

Юра жадно выпил.

— Дай я погляжу!

— Не надо!

— Что значит — не надо? Да ты не стыдись. — Трофим Денисович приподнял сзади Юрину рубаху, крякнул и осторожно опустил. — Как же тебя такого отпустили из дому?

— Сам ушел. А про спину никому не говорите. Чтобы не смеялись.

— Эх ты, хлопчик мой хороший! Так это же, как раны в бою. Гордиться надо. Умар — сукин сын! А ты герой! Я даже удивляюсь, как ты после всего таким гоголем передо мной стоишь. Сейчас придет Сережа, он тебя проводит.