Разговор становился интересным. Юра даже обрадовался.

— Можно! — быстро ответил он. — А у вас много пистонов и пороха?

— Найду. За банку пороха сколько дашь?

— За банку? — Юра быстро соображал. В банке сто зарядов, на перепелов можно считать даже двести. Но он решил поторговаться. — Пятьдесят! Ведь будут промахи…

— Ну что же, я согласен. Только ты меня с кем-то путаешь! Я никакой не барон. Как ты сказал? Станиславский-Мацкерле-Неруков — так, что ли?

— Так, только это я не вас. Это, наверное, у белых такое ругательство. Когда Гога Бродский со злости назвал Тату баронессой Станиславской-Мацкерле-Неруковой, она так рассердилась, что пригрозила доложить генералу… А куда зайти к вам за порохом?

— Я сам принесу. Ты где живёшь?

Юра нахмурился и замолчал. «Разыгрывает!» — пронеслось у него в голове.

А дачник продолжал:

— Я очень люблю перепелов! Что может быть вкуснее борща из перепелов или плова?! Объедение! А если поджарить…

Откуда было Юре знать, что его собеседник заинтересовался совсем не перепелами, а фамилией барона или баронессы Станиславской-Мацкерле-Неруковой.

Станиславская, Мацкерле, Нерукова — это все фамилии разоблаченных крупных агентов, провокаторов врангелевской контрразведки, пославших на смерть немало большевиков-подпольщиков.

Юриному собеседнику обо всем этом было хорошо известно. Слывший среди соседей за беженца, он на самом деле был одним из работников вновь созданного большевиками подпольного штаба по подготовке вооруженного восстания в тылу врангелевских войск.

— До свиданья! — сказал Юра. Ему уже не терпелось добраться домой.

Осторожно пробравшись в свой сад, собрав силы, он поднялся на веранду. За столом сидели мама, такая взволнованная, отец с нахмуренными бровями и Оксана, не то испуганная, не то собирающаяся плакать…

Когда с него сняли заскорузлую, бурую от неумелой стирки в реке рубаху, мама заплакала. Черно-багровые рубцы покрывали спину. Отец смазал раны канадским бальзамом.

Когда стемнело и в доме все затихло, Юра осторожно оделся и тихо вылез из комнаты через окно. Движения причиняли сильную боль, но он заставлял себя думать единственно о том, как он расправится со своим ненавистным врагом — Гогой. Эта мысль давала ему облегчение.

Сунув в карман вынутый из тайника велодок, не оглядываясь, он двинулся к даче Бродских. Идти было недалеко, и вскоре он уже сидел, притаясь, с велодоком в руке в кустах сирени у дорожки, по которой обитатели дачи обычно возвращались домой.

По аллеям сада стояли скамейки-диваны из толстых дубовых досок. За одной из таких скамеек Юра и выбрал место для засады.