— Да.

— И ты ему почему-то сказал, что у него внутри много моря… Это очень интересно…

— Это он сам говорил. Говорил, что моряк вдали от моря мучается, и тогда море находит его и как бы защищает. То есть он потом носит море в себе, пока к морю не вернется!

— Да-а… — протянул Рябцев задумчиво. — Я, кажется, об одном похожем случае знаю! Еще в советские времена, тут, во Львове…

— Что, тоже с моряком?

— Нет, пришел один парень из армии, в Афгане воевал. И так привык к войне, что мучился и бродил ночами по городу, пугал всех собой. Не специально, а просто от него что-то такое шло. Какое-то страдание. Психика, конечно, была ни к черту! Он словно носил войну с собой, как этот моряк море в себе носит. И война из него время от времени вырывалась наружу. Думали сначала, что маньяк какой-то, ведь несколько человек так его ночью испугались, что инфаркт схлопотали. Психологи его вычисляли, милиция выслеживала. Наконец взяли его. Он психологам, как родной матери, всю душу открыл. Объяснил, как тяжело ему без войны…

— И что с ним сделали? В психушку забрали? — заинтересовался рассказом Алик.

— Нет, отправили обратно в Афган, и он там, слава Богу, быстро погиб.

— Почему «слава Богу»?

— Если человек без войны не может, то надо его на войну отправить… Ну а на войне вечно живым не будешь. Я имею в виду, что он успокоился в смерти. В общем-то, он сам ее искал, смерть. Наверное потому и бродил тогда ночью по городу. А во Львове ночью так быстро смерть не найдешь, как на войне!

— Так, может, нам надо этого бомжа обратно к морю отправить? — предположил Алик.

У Рябцева загорелись глаза.

— Молодец! Я сам почти дошел до этого, но ты быстрее! Да, это правильная мысль! Надо от него город избавить… Может, действительно из-за него все эти аномалии!

— Винничук, кстати, мне сказал, что он тогда ночью тоже моряка искал. Вроде как он этого моряка из своего романа вычеркнул, а тот материализовался…

Рябцев обернулся, посмотрел в глаза Алику тяжелым, металлическим взглядом.

— Твой Винничук — сам аномалия! — вырвалось раздраженно у бывшего капитана. — Ты бы лучше его стороной обходил! Да и вообще, было б у нас в стране меньше писателей, может, и жили бы лучше и нормальнее! Как в Европе!

Алик, захотевший было поначалу возразить Рябцеву, закрыл рот. Взаимная антипатия между Винничуком и Рябцевым была настолько очевидной и сильной, что самым разумным для Алика было бы просто не упоминать одного, находясь рядом с другим. Это он уже прекрасно понимал.

— Ну что, — Рябцев решительно поднялся с пенька. — Значит, сегодня ночью! Я заеду за тобой около полуночи!