Жильбер остался с глазу на глаз с королем.

Комната была освещена лишь одной лампой; казалось, король велел не зажигать больше света, чтобы по его лицу, скорее раздраженному, нежели озабоченному, нельзя было прочесть теснившиеся у него в голове мысли.

– Сударь, – начал он, устремив на Жильбера такой ясный и проницательный взгляд, какого тот от него не ожидал, – верно ли, что вы – автор «Записок», которые так меня поразили?

– Да, государь.

– Сколько вам лет?

– Тридцать два, ваше величество, однако занятия и несчастья удваивают возраст. Вы можете обращаться со мною, как со стариком.

– Почему же вы так долго мне не представлялись?

– Потому, ваше величество, что у меня не было нужды повторить вам лично, что я написал вам гораздо более открыто и свободно.

Людовик XVI задумался.

– Других причин у вас не было? – подозрительно спросил он.

– Не было, государь.

– Однако, если не ошибаюсь, у вас была возможность заключить по некоторым признакам, что я – ваш доброжелатель.

– Ваше величество, по-видимому, изволит говорить о своеобразной аудиенции, которую я имел дерзость просить у короля, когда пять лет назад, после выхода моего первого «Мемуара», попросил его поставить однажды вечером, ровно в восемь, лампу на окно и сообщить таким образом, что его величество прочел мою работу.

– Ну-ну, – с одобрением в голосе подбодрил король.

– И в назначенный день и час лампа действительно появилась там, куда я просил вас ее поставить.

– А дальше?

– А дальше я увидел, как она трижды поднялась и опустилась.

– Ну, а потом?

– А потом я прочел в «Газетт» следующие слова:

«Тот, кого трижды позвал свет, может явиться к тому, кто трижды поднял этот свет, и будет вознагражден».