Он застал Цезаря таким взволнованным страхами своей жены, которым к тому же придавали определенную состоятельность предсказания прорицателей, что тот, как мы уже сказали, решил вообще сегодня не выходить.

Альбин стал издеваться над прорицателями и высмеял Кальпурнию; затем он перешел на более серьезный тон и повернулся к Цезарю:

– Цезарь, – сказал он ему, – вспомни одну вещь: сенаторы собрались сегодня только потому, что ты созвал их; они намерены провозгласить тебя царем над всеми провинциями, лежащими за пределами Италии, и даровать тебе право носить царский венец во всех других землях и морях. Если же теперь кто-нибудь придет и скажет сенаторам, которые ждут тебя сидя в своих креслах, чтобы они расходились сегодня и собрались в другой раз, – то есть когда Кальпурния увидит хорошие сны, – как ты думаешь, что скажут об этом твои завистники, и кто станет слушать твоих друзей, когда они будут доказывать, что это не самое законченное рабство с одной стороны, и не самая беспредельная тирания с другой? Но если ты действительно намерен считать этот день несчастливым, то пойди в сенат и объяви им сам, что ты переносишь заседание на другой день.

И с этими словами он взял его за руку и потянул к двери. Цезарь подал Кальпурнии прощальный знак и вышел.

Но едва он оказался на улице, к нему попытался подойти один раб. Цезарь, как всегда, был окружен толпой клиентов, которые домогались его благосклонности. Раба оттолкнули, и он не смог протиснуться к Цезарю. Тогда он побежал к Кальпурнии.

– Во имя богов, оставьте меня здесь до прихода Цезаря, – сказал он ей; – мне поручено переговорить с ним об одном чрезвычайно важном деле.

Это было не все. Один ритор, по имени Артемидор Книдский, который преподавал в Риме греческую литературу и часто встречался с главными заговорщиками, узнал о готовящемся заговоре. Сомневаясь, что ему удастся переговорить с Цезарем лично и рассказать ему о заговоре, он записал все основные детали на бумаге, и попытался ему ее передать. Но видя, что по мере того, как Цезарь получает записки, он передает их окружавшим его слугам:

– Цезарь, – крикнул он, поднимая бумагу повыше, – Цезарь!

Затем, когда Цезарь подал ему знак подойти поближе:

– Цезарь, – сказал он, – прочти эту записку один и как можно скорее: в ней говорится об очень важном деле, которое касается лично тебя.

Цезарь взял записку, кивнул ему, и действительно принялся читать ее; но он так и не дочитал до конца, настолько ему мешала толпа, которая теснилась вокруг в надежде поговорить с ним; так что он вошел в сенат, все еще держа эту записку в руках: она осталась у него одна.