Мистер Пайк теперь сам не свой. Понятно, что он одержим манией мести второму помощнику. Мне часто случайно приходилось неожиданно ловить его на том, что он с искаженным лицом что-то бормочет либо скрежещет зубами и то сжимает, то разжимает свои огромные квадратные кулаки. Любой разговор он неизменно сводит к тому, как бы осуществить ночную атаку на бак, и беспрестанно расспрашивает Тома Спинка и Луи о том, где может спать тот или иной матрос. Но сущность всех этих вопросов заключается в одном: где может спать второй помощник?

Буквально вчера днем он доказал, что одержим манией мести. Было четыре часа дня, начало первой вечерней вахты, и он только что сменил меня. Мы стали настолько беззаботны, что открыто стояли среди бела дня на юте. Теперь никто не стреляет в нас, и время от времени над крышей передней рубки появляется голова Карлика, который скалит зубы или же строит клоунские гримасы. В таких случаях мистер Пайк изучает лицо Карлика в бинокль, стараясь найти на нем признаки истощения. Однако он с огорчением признает, что Карлик выглядит очень хорошо и даже как будто разжирел.

Но я уклонился. Мистер Пайк как раз сменил меня вчера днем, когда вдруг на баке появился второй помощник и стал бродить вдоль глаз[19] «Эльсиноры», поглядывая за борт.

– Пальните в него! – сказал мне мистер Пайк.

Это был ожидаемый выстрел, и я медленно и тщательно стал прицеливаться, как вдруг мистер Пайк дотронулся до моей руки.

– Нет, не надо, – сказал он.

Я опустил мою маленькую винтовку и удивленно взглянул на него.

– Вы можете попасть в него, – объяснил он. – А я хочу оставить его для себя.

Жизнь никогда не складывается так, как мы того ожидаем. Весь наш путь из Балтиморы до Горна и вокруг него был отмечен насилием и смертью. Теперь же, когда в открытом мятеже наше плавание достигло своей кульминационной точки, больше нет насилий, и меньше стало смертей… Мы живем обособленно у себя на корме, а мятежники так же обособленно живут на баке. Нет больше суровости, нет бесконечного ворчания, нет рева команды и ругательств. Кажется, будто наступила прекрасная погода и начался общий праздник.

На корме мистер Пайк и Маргарет сменяют друг друга, лаская слух то звуками пианино, то звуками граммофона. А на баке команда своим неистовым весельем отравляет нам большую часть дня и ночи. На испорченном аккордеоне, собственности Мике Циприани, играет Бомбини, являющийся режиссером шумного веселья. У них имеются еще две поломанные гармоники. Кроме того, там есть самодельные дудки, свистки, барабаны. Играют на гребешках, покрытых бумагой, импровизированных треугольниках и на костях, вырезанных из ребер соленой конины, наподобие тех, которые употребляют негритянские музыканты.