Мы с Маргарет узнали, что сера, особенно при длительном вдыхании, причиняет легким боль и надолго оставляет их больными. Только теперь, после того как прошло двенадцать часов, мы можем несколько легче дышать. Но все же мои легкие не причинили мне такую боль, чтобы помешать мне сказать Маргарет, как я узнал о силе моей любви к ней. И все же она – только женщина, и я говорю ей это. Я говорю ей еще, что на белом свете имеется по меньшей мере семьсот пятьдесят миллионов двуногих, длинноволосых, нежноголосых существ с нежным, мягким телом, как у нее. Наша планета наводнена громадным числом существ ее рода и вида. Но я говорю ей еще больше. Я говорю, что из них она – единственная. Да, я верю в это. Я знаю это, и самая малая часть во мне кричит об этом.

Любовь – поразительна! Она – источник вечного и чудесного изумления. О, верьте мне, ибо я знаю старый, строго научный метод взвешивания, подсчитывания и классификации любви. Это бездонное безумие, космический обман и явная насмешка для созерцательного глаза философа и, вообще, для человека, задумывающегося над будущим. Но когда человек отбрасывает все эти интеллектуальные посылки и становится настоящим человеком, человеком-мужчиной, короче говоря, любовником, тогда все, что он может сделать и чего он не может не сделать, это – уступить требованиям жизни, обеими руками обнять свою любовь и прижать ее к себе как можно ближе к сердцу. В этом – вершина его жизни, вершина всей человеческой жизни. Выше этого ни один человек не может подняться. Философы работают и барахтаются на вершинах кротовых нор, там, далеко внизу. Кто не любил, тот не вкусил окончательной сладости жизни. Я знаю это. Я люблю Маргарет, женщину. Она – желанна!

Глава L

Глава L

За истекшие двадцать четыре часа произошло очень много. Начну с того, что вчера вечером во время второй собачьей вахты мы чуть было не лишились нашего буфетчика. Кто-то из мятежников через щели вентиляторов разрезал ножом мешки с мукой сверху донизу. В темноте мука незаметно просыпалась на палубу. Конечно, человек, спрятавшись за мешками, не мог видеть того, что происходит по эту сторону пустых мешков. Он выпустил несколько выстрелов наугад, без прицела, как раз в то время, когда мимо, шлепая туфлями, проходил буфетчик. К счастью, мятежник промахнулся, но выстрел раздался так близко, что шею и щеку буфетчика обожгло порохом.

В шесть часов, во время первой вахты, случился новый сюрприз. Том Спинк прибежал ко мне туда, где я стоял на вахте, на передний край кормы. Его голос дрожал, когда он заговорил со мной: