— Трудно…

— Ты не один, тебя ищут друзья.

— Я не вижу их. Слепнут глаза.

— И я тонул. Замерзал. Ел кору деревьев. Меня уносили с операционного стола без ног. И потом я жил и летал. А ты так же крепок, как и я. Может быть, еще крепче.

— Больно дышать. Окоченела каждая мышца.

— Помнишь, ты принимал присягу у знамени?

— Я сделал все, что мог.

— Знаю, ты держался как солдат. Попробуй сделать больше того, что можешь.

— Это все слова! А я не могу даже говорить с тобой. У меня окоченел голос.

— Вставай! Начни жить сначала!

— Не могу. Пробовал… Ноги не держат.

— Знаю, ты принял решение, на которое имеешь право. Но все-таки… Поставь пистолет на предохранитель. Вставай!

… Иван очнулся от забытья и приподнялся. Он лежал на бетонном основании маяка, у приоткрытой дверцы, испещренной странными, неразборчивыми каракулями. Кажется, он разговаривал сам с собой?

Он должен торопиться, его ждут дела. Очень мало он успел за свои двадцать пять лет. Очень мало.

Он будет жить. Чтобы работать. Чтобы летать. Чтобы мечтать. Чтобы любить…

Он будет жить, жить!

Это очень трудно — начинать жить сначала. Прежде всего — встать, побороть боль, пронизывающую каждую клеточку тела.

Соболев перевертывается на живот, упирается руками в бетонный фундамент маяка. Не столько мускулами, сколько силой воли он выжимает вверх, отрывает от камня собственное отяжелевшее тело. Теперь он стоит на коленях — стирает со лба капельки пота. Холодный, скупой пот — признак слабости. Совсем недавно, еще два дня назад, он легко и свободно владел своим телом. Крутил «солнце» на турнике, играючи до тридцати — сорока раз выжимал двухпудовую гирю, а теперь не может встать…