— Табань, ребята, табань, — крикнул Завьялов, — разогнались!

Нос шлюпки с разбегу пропахал гальку метра на полтора. Демин выпрыгнул первым и, спотыкаясь о камни, один побежал к вершине. Остальные зажгли фонари, двинулись следом…

— Он, — только и сказал Демин, когда подошли к маяку. — Смотрите.

Свет фонариков поочередно выхватывал из темноты «вещественные доказательства» событий, происходивших на острове несколько часов назад. Свежая стружка, аккуратный шалашик, сложенный для костра. Распахнутая дверь маяка, битые стекла, разведенные в стороны усики горелки и, наконец, коричневые пятнышки на серебристом баллоне с ацетиленом.

Вещи не умеют говорить. Но эти желтые кружки света на темном камне — в центре крохотная гильза и обструганная щепочка. Они не говорили, они кричали. Спасатели стояли молча. Все четверо поняли, что тут произошло.

— Осмотреть остров! — приказал Демин. — Каждый камень. Каждую ямку.

Люди, оставшиеся на «Онеге», с нетерпением вглядывались в остров. Они видели, как фонарики метнулись от маяка, замелькали среди камней. Прожекторист стал прочесывать лучом каждый из двух тысяч квадратных метров дыбящейся камнями земли.

Демин еще раз обошел вокруг маяка, поднял наполовину обгоревший карандаш. Собрал гильзы между камнями.

Положил вместе с карандашом в карман. Напоследок прикрыл дверцу маяка.

Что это? Как будто надпись. Буквы наезжают друг на друга, падают вниз.

Демин посветил в упор, вгляделся. Нет, это не почерк Соболева. Как будто писал ребенок. Первоклассник.

С трудом разобрал одно слово «уплыл». Остальное стерто. Не различишь. Да и не нужны, видно, слова были, если сам стер…

Сюда, товарищи! Он уплыл с острова, значит, есть еще у парня силы.

— Ясно, — подошедший Завьялов прочел надпись. — Надо было нам тогда поторопиться. Опоздали!

— Жилет попутал. Все теперь, кроме нас, на берегу ищут, а он снова в море ушел. Каково ему сейчас одному? — горестно добавил Мазуренко.

Ките, как всегда, промолчал, но про себя подумал: нутром старик чуял. А ему, Китсу, сердце ничего не подсказало. Соболев был для него всего лишь незнакомым летчиком, потерпевшим аварию. Принимая участие в поиске, Ките не пытался представить себе, что довелось пережить и перечувствовать летчику, когда он оказался в непривычной стихии.

Добраться до суши — заветной мечты всех потерпевших бедствие — и снова добровольно уйти на утлой шлюпке в ночное, холодное море, — для этого нужно быть или безумцем, или героем. Рудольф попытался представить себя на месте Соболева. Как бы он поступил?

Ките и не заметил, как они вернулись на «Онегу». Его мысли прервал голос Завьялова: