Простейшая операция, на которую и требуется всего какая-то доля секунды, разложилась на множество отдельных движений, и каждое из них — тягостно, мучительно. Даже для того, чтобы стереть со лба пот, он должен теперь напрячься.

Весь его здоровый, закаленный организм оказался как бы неуправляемым.

Конечно, расшатались нервы.

Вот он, новый, незнакомый враг, с которым ему придется бороться. Враг вдвойне опасный, потому что он притаился внутри и бьет по самым уязвимым местам.

«Со мной случилось почти то же, что с моим самолетом, — подумал Соболев, — и если… Нет, не будет этого «если»!»

Одним рывком он поднялся с колен, но скованные холодом нот не удержали, и он снова упал на колени. Разозлившись, он напрягся и… встал.

Соболев стоял, привалившись грудью к холодной стене будки.

Пальцы снова нащупывали пистолет. В нем — последний патрон.

Теперь он знает, как его израсходовать.

Локоть — в упор на край баллона, чтобы не дрогнула рука, чтобы не промахнуться. На мушке — металлическая трубочка, идущая от баллона к горелке. Быть может, теперь ацетилен вспыхнет. На это стоит истратить последний патрон. Только на это.

Риск велик. Может быть взрыв.

Левой рукой, как козырьком, Иван прикрывает глаза.

И тотчас вместе с грохотом выстрела — сильный удар в подбородок. Пуля рикошетом ударила по линзе, осколки порезали лицо.

И хотя огонь не вспыхнул, хотя тело по-прежнему вяло и непослушно, но нервы пришли в порядок. Он снова готов к борьбе.

Теперь на очереди новый враг — холод. Надо разогреть тело движением, работой. В прочитанной когда-то книге рассказывалось о том, как аборигены Австралии за сорок секунд добывают огонь трением. Почему не попробовать и ему? Для этого нужна гладкая, без коры, отполированная дождями палка с острым концом. И сухая дощечка.

Иван намечает ножом ямку, упирает в нее колышек, обкладывает сухими, тонкими стружками. Проходит сорок секунд, и еще сто раз по сорок, но огня нет. И все же он продолжает вращать тонкую палку, пока не начинают гореть ладони и живительное тепло не поднимается между лопаток. Вот только ноги, с ними хуже.

Летчик бросает ненужную палку, приваливается спиной к фундаменту и начинает методично сгибать и разгибать ноги, словно прыгун на тренировке. Сначала левую, йотом правую. И опять левую. И опять…

Темнеет. Сгущается туман. Снова долгая ночь, снова всепроникающий холод, снова вязкая темнота, усугубляющая одиночество. Северная, семнадцатичасовая ночь.

Остаться на острове, забиться в будку, спрятаться от ветра, дождаться утра? Заманчиво, даже логично, черт побери! И все равно он не пойдет на это. Не будет подчиняться обстоятельствам. Будка укроет от ветра, спрячет от дождя, но рано или поздно сон сморит его — и тогда конец.