— Ты считаешь, он лишит себя жизни?

— Нет, нет. Я хочу сказать, что его собственный дух убьет его понемногу. Видишь, Макумазан, ему и теперь уже кажется, что дух Умбелази преследует его.

— Другими словами, он сошел с ума, Зикали.

— Да, да. Называй его сумасшедшим, если хочешь. Сумасшедшие живут всегда с духами, вернее, духи вселяются в сумасшедших. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил я.

— Но смотри, солнце уже село. Тебе следует уже быть в пути, если ты к утру хочешь уехать далеко от Нодвенгу. Вот небольшой подарок для тебя моей собственной работы. Разверни этот пакет, когда снова взойдет солнце. Это будет напоминать тебе о Мамине, о женщине с пламенным сердцем. Прощай, Макумазан! О, если бы ты сбежал с Маминой! Все могло бы сложиться иначе!

Утром я раскрыл пакет. Зикали подарил мне вырезанную из черной сердцевины дерева умзибити фигурку Мамины. На ней он оставил немного белой древесины, чтобы обозначить глаза, зубы и ногти. Конечно, выполнено грубо, но сходство схвачено верно. Я до сих пор храню эту фигурку. Поразительно! Она стоит, слегка наклонившись вперед, с протянутыми руками, с полураскрытыми губами, как бы собираясь поцеловать кого-то; в одной руке она держит человеческое сердце, тоже вырезанное из белой древесины умзимбити — я предполагаю, что это сердце Садуко. А может, Умбелази.

Но это не все. Зикали завернул статуэтку в женские волосы. Я сразу узнал волосы Мамины. Их обвивали крупные синие бусы, которые она всегда носила на шее.

Прошло около пяти лет. Я снова очутился в отдаленной части Наталя, в районе Умвоти.

Однажды ночью мои фургоны застряли посреди брода небольшого притока Тугелы, который очень разлился в это время. Только к ночи удалось мне вытащить фургоны на берег. Дождь лил, как из ведра, и я промок до костей. Не было надежды развести костер и приготовить себе ужин, и я уже собрался спать, не поужинав. Но вспыхнула молния, и я увидел в полумиле большой крааль на склоне горы.

— Чей крааль? — спросил я одного из кафров, которые из любопытства собрались вокруг нас.

— Тшозы, инкузи, — ответил кафр.

— Тшоза? Тшоза? — повторил я показавшееся знакомым имя. — Кто такой Тшоза?

— Не знаю, инкузи. Он пришел из страны зулусов несколько лет тому назад вместе с Садуко-сумасшедшим.

Конечно! Я вспомнил ту ночь, когда старик Тшоза, дядя Садуко, выпустил из краалей стада Бангу, и мы сражались бок о бок в ущелье.

— Вот оно что! — воскликнул я. — Ведите меня к Тшозе. Я дам вам за это шиллинг.

Соблазненные таким щедрым предложением, кафры повели меня по темной извилистой тропинке, пролегающей через кустарник и промокшие поля. Хотя до крааля было не более полумили, но по тропинке верных два километра. Я был счастлив, когда наконец мы, шлепая по лужам, перешли через последний поток воды и очутились у калитки.