— Я дал Мамине порошок, который купил у одного знаменитого знахаря. Он жил по ту сторону Тугелы, но теперь уже умер. Я сказал Мамине, что это порошок от насекомых, которых было много в хижине и которых хотела уничтожить Нэнди, и я научил Мамину, где нужно посыпать его. Кроме того, я дал ей мешочек со снадобьем, приказав сунуть в солому у дверей хижины. Это для того, сказал я Мамине, чтобы пришло счастье в мой дом. Мамина сделала по моей просьбе все, не зная, что порошок — яд, а снадобье заколдовано. Мой сын умер, как я хотел. Я и сам захворал потому, что нечаянно дотронулся до порошка. Потом я зашил мешочек с ядом в плащ Мазапо, чтобы обмануть Зикали. Мазапо объявили колдуном и казнили по твоему приказу, о король, а Мамину отдали мне в жены. Но, как я уже говорил, она мне надоела. Чтобы угодить Умбелази, я приказал ей отдаться ему, и Мамина это сделала из любви ко мне. Ты видишь, о король, она невиновна!

Садуко, как автомат, сел на землю, все еще не спуская своих тусклых глаз с лица Мамины.

— Ты слышал, о король? — сказала Мамина. — Теперь произнеси свой приговор и знай: я готова умереть ради Садуко, если на то твоя воля.

Панда вскочил в страшном бешенстве.

— Уберите его! — крикнул он, указывая на Садуко. — Уберите этого пса, который съел свое собственное дитя и недостоин жить.

Палачи прыгнули вперед. Я не мог вынести этого больше и намеревался высказать свое мнение, но не успел встать, как заговорил Зикали.

— О король, — сказал он, — как оказывается, ты по этому делу уже осудил несправедливо одного человека — Мазапо. Неужели ты хочешь так же несправедливо осудить и другого? — и он указал на Садуко.

— Что ты хочешь этим сказать? — сердито спросил Панда. — Разве ты не слышал, что этот негодяй, которого я сделал предводителем моих племен и которому дал в жены свою дочь, своими собственными устами признался, что он отравил своего, ребенка, и только ради того, чтобы сорвать плод, растущий у дороги, от которого всякий мог отгрызть кусочек. — И он презрительно взглянул на Мамину.

— Да, сын Сензангакона, — ответил Зикали, — я слышал, как Садуко это сказал своими собственными устами, но голос, которым он говорил, — это не его голос. Если бы ты был таким же искусным ниангой, как я, то знал бы это, как знает белый человек. Макумазан тоже умеет читать в сердцах людей.

Слушай, о король, и слушайте все советники короля, что я вам расскажу. Мативани, отец Садуко, был моим другом. Он был и твоим другом, о король. Когда Бангу убил его и все его племя с разрешения Лютого зверя, Чаки, я спас его сына, воспитал его в своем доме и полюбил его. И вот он стал мужчиной. Я показал ему две дороги: дорогу мудрости и дорогу безумия, которая ведет к смерти. Я предложил ему выбрать, по какой дороге он пойдет. Но на его дороге уже стояла женщина, та, которая сидит здесь, и манила его к себе. И он пошел за ней. С самого начала она изменила ему, взяв в мужья более богатого человека. Когда Садуко стал знатным и богатым, она пришла ко мне, чтобы я научил, как отделаться от ненавистного ей Мазапо. Я сказал ей, что она может бросить его или ждать, пока судьба не уберет его с ее пути. Это она отравила ребенка Нэнди, добилась казни Мазапо и втерлась в хижину Садуко. Здесь она жила некоторое время. Но вот новая тень упала на ее дорогу — тень королевича. Она обольстила и его, надеясь через него стать первой женщиной в стране. Ради этого бросила она Садуко. В груди Садуко родилась ревность. Да такая, что он только и думал о мщении. В битве при Индондакузуке ему удалось осуществить свой план. Еще раньше сговорившись с королевичем Сетевайо, — не отрицай, о Сетевайо, я все знаю, — он перешел со своим полком на сторону узуту. Вот почему потерпел поражение Умбелази и погибло много тысяч людей. Да, он сделал это только из любви к этой женщине. Это она довела его до безумия! А теперь, о король, ты слышал, как этот человек громогласно объявил, что он подлее самого подлого человека во всей стране, что он умертвил своего ребенка, которого так любил! И все для того, чтобы заполучить эту женщину. И вдруг он ее сам отдал своему другу и господину, чтобы купить его милости. Наконец, он предал и этого господина, надеясь получить от нового еще большие милости! Так ли он говорил, о король?