Когда я, весь исцарапанный, выбрался оттуда, то увидел, что расстояние между мной и юным всадником немного уменьшилось. Дальше пришлось ехать полем, и юноша вновь значительно опередил меня. Но вот на его пути явилось новое препятствие – широкая канава. «Тут ему придется повернуть вправо или влево – и он будет в моих руках», – подумал я. Но юноша легко перескочил через воду, а я, конечно, последовал его примеру. За канавой тянулась саванна, на ее просторах паслись быки и буйволы, сильно задержавшие бег моей лошади. Между тем конь красивого всадника, привыкший к такому постоянному лавированию, несся все дальше и дальше. Вдали виднелся лес, и я боялся, что в чаще потеряю юношу из вида. Но вернуться в село без пленника я не имел права: ведь это я не дал часовому выстрелить, а тот мог оказаться шпионом.

Воодушевленный этой мыслью, я пришпорил коня и, нагнав всадника, выхватил пистолет.

– Стой! – закричал я. – Или я выстрелю!

Ответа не последовало.

– Стой! – снова крикнул я. – Иначе я убью тебя!

И в этот раз полное молчание стало мне ответом. Находясь как раз позади незнакомого и отчаянного всадника, я мог легко выстрелить в него, но смутное подозрение удержало мою руку.

Тогда я решил прицелиться в лошадь и, воспользовавшись удобным моментом, выстрелил в животное. Конь упал вместе с седоком, но юноша мгновенно вскочил на ноги. Когда я подъехал к нему с пистолетом в руке, он стоял, сложив на груди руки, и, глядя мне прямо в глаза, спокойно произнес по-испански:

– Друг, не убивай меня, я женщина.

Эти слова не особенно поразили меня – отчасти я был подготовлен к ним. Во время нашей дикой скачки я стал подозревать, что преследуемый мною шпион – женщина. Из-под развевающейся мантии как-то раз мелькнули бархатный лиф и крошечный красный сапог с золотой шпорой. Волосы были мягкими, шелковистыми, но не черными, как у индейцев, а темно-каштановыми. Черты лица этого «юноши» на близком расстоянии поражали тонкостью, не встречающейся даже у самых красивых мужчин.

Повторю: слова красавицы не удивили меня, но я был поражен ее как ее спокойствием, так и спокойным тоном. С грустью опустилась она на колени и, целуя свою лошадь, проговорила: «Бедный мой конь!»

– Вы женщина? – спросил я, притворяясь удивленным.

Но она даже не взглянула на меня, продолжая причитать над убитой лошадью.

– Вы женщина? – снова повторил я, в своем смущении не зная, что сказать.

– Да, сеньор, я женщина. Что вам угодно от меня?

С этими словами она встала, не обнаруживая ни малейшего страха. Ответ ее оказался настолько неожиданным, что я разразился смехом.