Вдруг он вздрогнул и вскрикнул от испуга: колено задело камень. Он просунул вперед дубинку и оттолкнулся от стены. Вода громко шумела, но звук ее падения становился чище, его уже повторяло эхо ущелья. К нему присоединился теперь еще другой шум — ветер гудел в вершинах деревьев. Раскачиваясь в воздухе, он опускался все ниже, — вот он ударился головой о раскачиваемую ветром ветку и в ту же минуту снова задел что-то ступнями и коленями, его встряхнуло, он потерял равновесие и покатился вниз по траве, камням и сырым листьям.

Остановил его колючий куст ежевики.

— Куманина! — выругался он и с силой рванулся из колючих объятий. Вздох, с которым он потирал исцарапанное тело, звучал радостно и легко.

Он три раза коротко и сильно рванул канат и затем освободил его из ветвей куста. После этого он снова подал условный знак. Кольца змеи закачались в воздухе и бесшумно заскользили вверх. Он несколько секунд следил взглядом за вздрагивающим концом каната, пока он не исчез в темноте.

Хатако тихо повернулся и склонил голову. Поток с ревом низвергался по камням. В темных верхушках нависших над ним деревьев глухо шумел ветер.

Холодными пальцами развязал он узел и из заткнутого кожей патрона, служившего ему кисетом, достал понюшку табака. Затем он ремнем привязал к голым бедрам «Браунинг», прицепил дорожную фляжку и накинул на плечи дубленую мягкую кожу. Он еще раз вытянул и размял онемевшие ноги, прислушался и, как зверь, обнюхав кругом воздух, неслышными шагами быстро опустился через камни и корни деревьев к потоку. Течение воды должно было указывать ему путь; прибрежные заросли бамбука должны были скрыть его, потому что никто не должен был видеть, что он спустился с горы…

Под деревьями было так темно, будто между небом и землей натянут толстый черный покров. В непроницаемом мраке ночи сгнившие куски дерева и листья на земле светились синевато-зеленым светом. Но все же ноги Хатако ступали легко и уверенно. Девственные леса родины научили его, не сбиваясь с пути, проходить огромные расстояния по дремучим чащам.

Скрытый нависшими ветвями, поток шумел, бурлил, забрасывал утесы белоснежной пеной и катился дальше по гладким камням дна, чтобы снова дикими прыжками с шумом и ревом низвергаться с высоких утесов. Как привидения, носились во мраке леса хищные птицы и мягкими темными крыльями задевали лицо путника, а высоко над ним, в черных верхушках деревьев, раздавались визгливые крики ночных обезьян. Ветер играл в чаще бамбуковых зарослей, пригибал к земле их высокие стройные стебли и со свистом трепал развевающиеся, как перья, листья.