— Э-э! — осклабился Хатако, вытянул голову и прислушался. Затем он быстро побежал по дороге, высматривая что-то с левой стороны, и, наконец, со вздохом облегчения прыгнул через канаву и ступил на темную тропинку. Банановые листья вокруг него и над ним ударялись один о другой, звонко хлопая, как мокрые тряпки.

Эту тропинку он знал с того времени, когда ходил с офицерами на охоту. Она круто спускалась к подножию горы, затем шла вдоль берега и терялась в равнине.

Дождь, наконец, перестал лить. Студеный ветер шумел лиственной крышей над головой одинокого путника, дрожащего от холода под мокрым плащом. Он остановился на минуту, выжал воду из своих волос и из привязанной косы, фыркая, похлопал себя руками и застывшими, сведенными пальцами достал понюшку табака. Бросив быстрый внимательный взор на небо, по которому неслись последние обрывки черных облаков, он снова зашагал настолько быстро, насколько это позволяла скользкая глинистая почва и темнота.

Скоро крутизна склона перешла в мягкую волнистость холмов. Темные прохладные банановые рощи остались позади. Вокруг него колыхалась высокая, покрытая росой трава и тянулся дико разросшийся колючий кустарник.

Ему навстречу неслась волна звуков — сначала слабые, как далекий прибой, они с каждым шагом разрастались и, наконец, наполнили воздух мощным гулом и ревом. В этом пении мириад лягушек, доносившихся из болота, слышался то стук сухого дерева, то мелодичный звон бесчисленных колокольчиков. К бурной песне этого хора примешивались и другие звуки. Ночной ветер шуршал и скрипел в зарослях папируса, слышалось журчание и ропот невидимых потоков в беловатом тумане и фыркали чьи-то страшные ноздри, а в гнилостных испарениях болот с тонким пронзительным жужжанием носились рои москитов.

Время от времени из этих болотистых глубин раздавался голос наполнявшей их многообразной жизни. То был голос голодной жадности, или предсмертный крик боли. Огромное тело животного с треском раздвинуло стволы папируса и шумно шлепнулось в болото. Пронзительный крик потряс воздух, стоны и хрип соперников, борющихся за любовь или за добычу, наполнили туманную низину. Спугнутые птицы с громкими криками вылетали из-под ног одинокого путника и прятались в камышах; два гиппопотама, тяжело ступая, фыркая и разбрасывая брызги грязи, пересекли тропу.

На возвышенном сухом месте тонкий тростник сменил непроходимые заросли папируса, высокие стебли которого, сплетаясь сводом над тропинкой, закрывали небо.

Хатако со вздохом облегчения вышел из чащи. Холодный серый свет разгонял тени ночи. Прислонившись к белому стволу засохшего дерева, Хатако оглянулся назад. Его тело дрожало от утреннего холодка. Он стоял неподвижно, не отрывая широко открытых глаз от высоко вознесшейся к небу вершины горы. Полосатые, золотистые, алые облака водили хоровод вокруг горящей пурпурным пламенем ледяной крыши страны духов. Лучи восходящего солнца летали к далеким, безлюдным вершинам, как обагренные кровью копья.